Глава 4
КОННОЗАВОДСКИЙ РЕЖИМ ХРЕНОВОГО
“Кой чорт изменяет формы, если это не внешние условия”.
(Дарвин в письме к Гексли)
Образование новых пород, как писал профессор Кулешов еще 60 лет назад в своей диссертации 1, “...возможно только в том случае, если животные окружены соответствующими условиями, из которых наибольшее значение имеют кори, климат и упражнение органов”.
Для исследователя истории образования отечественных пород в Хреновском заводе является чрезвычайно существенным знать какие условия были созданы в Хреновом для разводимых там лошадей, выяснить, в какой мере учитывались и использовались при племенной работе условия природной окружающей среды и насколько способствовали успеху условия заботливо созданной человеком среды искусственной.
Тем самым вопрос о коннозаводском режиме Хренового во времена Орлова и Шишкина становится одним из узловых вопросов исследования и вместе с тем одним из наиболее трудных из-за скудности источников.
Поэтому для исследователя полна ценности и значения каждая деталь, каждая пощаженная временем мелочь коннозаводской повседневной жизни, которая позволяет нам судить, насколько завод умел осуществлять, говоря словами академика Т. Д. Лысенко, “умелое воздействие в нужные моменты нужными условиями внешней среды”2.
Оставаясь строго на почве фактического материала, можно дать следующее краткое описание коннозаводского режима Хренового, введенного Орловым и соблюдавшегося Шишкиным.
ПОЛУСТЕПНОЕ ЗАКАЛЯЮЩЕЕ СОДЕРЖАНИЕ ЛОШАДЕЙ.
Прежде всего не весь племенной состав всех отделений завода пользовался “благами” конюшенного содержания, а лишь некоторые категории лошадей, и то только в те периоды, когда конюшенное содержание являлось для них целесообразным и, более того, неизбежным; но и тогда лошадям давалось очень много разумного моциона, движения, света и воздуха.
Если мы внимательнее присмотримся к чертежам, экспликациям и планам зданий Хреновского завода, помещенным в первом русском иппологическом журнале “Записки для охотников до лошадей” (1824 года, рис. 24 и 25), то мы, к изумлению нашему, обнаруживаем, что эти обширные здания, несмотря на свои грандиозные размеры, не предусматривали даже и на зиму размещения всех лошадей завода в теплых конюшнях. При общем подсчете мест в конюшнях выясняется, что даже при Шишкине, когда строительство было завершено, в конюшнях завода могло быть размещено едва ли 50 процентов всего наличного конского состава. Подсчет всех конемест, включая лазарет и рабочую конюшню, дает цифру 926, в то время как даже в шишкинский период в заводе содержалось не менее 2 тысяч лошадей.
1Теоретические работы по племенному животноводству, 1947, стр. 56.
2 Т. Д. Лысенко. Работа в дни Великой Отечественной войны, 1943, стр. 47.
После внимательного чтения “изъяснений” к рисункам на стр. 741 “Записок” у нас не остается никаких сомнений в том, что теплые конюшенные помещения предназначались лишь для определенных категорий конского состава: заводских жеребцов, жеребящихся и подсосных маток, жеребят-отъемышей в первую зиму их жизни и тренировочного молодняка.
Все другие лошади как молодняк одного года и старше, так и холостые кобылы и даже жеребые матки поздних сроков выжеребки содержались в зимних варках под навесами. Вот это и давало должную закалку хреновской лошади. Лошади Хреновского завода смолоду свыкались со стужею, имея лишь укрытие от непогоды.
Культурные по своему происхождению лошади Хреновского завода были в то же время полустепными по условиям своего выращивания и содержания, и это обеспечивало создаваемым породам конституциональную крепость, здоровье, выносливость и нетребовательность к условиям содержания.
Эта сторона работы А. Г. Орлова ускользала до сего времени от внимания исследователей истории и зоотехнии и коневодства, а ее надо всячески оттенить и подчеркнуть, ее нельзя недооценивать.
Точно так же никем из исследователей не было отмечено, что до 90-х годов XVIII века Хреновской завод, несомненно, применял еще косячную случку, совмещая ее, однако, с зимним конюшенным содержанием кобыл или содержанием их в сараях. Л. М. Эвест на стр. 465—466 своего “Конского лечебника” упоминает о бывшем у него в 1790 году на лечении сыне Сметанки, который несколько лет перед тем “служил хорошим заводским жеребцом на заводе Битюгском” (т.е. в Хреновом). Повидимому, речь идет о сером Любимце, рождения 1778 года, от Сметанки и Сайги. По приводе этого жеребца на лечение в Москву, Эвеста уведомили, что он “ходил в караване, много садился на кобыл”. “Ходить в караване” означало на коннозаводском языке того времени- водить косяк.
Повидимому, косячная случка была основной формой случки в первое десятилетие существования Хреновского завода, раз от нее не был избавлен даже сын Сметанки, и только впоследствии, ближе к 1800 году, совершенствуя технику коннозаводской работы, А. Г. Орлов отказался от косячной случки в Хреновском заводе.
В одной статье начала 20-х годов о степных конских заводах юга России1 мне встретилась хорошая, выразительная фраза, которая целиком может быть применена для характеристики коннозаводского режима в Хреновом орловского и шишкинского периодов. Вполне можно сказать, что “обратившись к устроению конского завода в Хреновом, А. Г. Орлов стал держать завод не по немецкому или французскому способу, а по способности климата и привольной степи”.
1“Записки для охотников до лошадей на 1825 год”, № 4.
РАННИЕ СРОКИ СДУЧКИ И ВЫЖЕРЕБКИ. ИХ ВЛИЯНИЕ НА РОСТ И РАЗВИТИЕ ЖЕРЕБЯТ ХРЕНОВОКОГО ЗАВОДА
Смелыми и новаторскими были позиции Хреновского завода в вопросах проведения случной кампании.
Дело здесь не в том, что завод в конце XVIII столетия полностью отказался от косячной случки и перешел, один из первых в России, на ручную случку, но в том, не отмеченном никем из исследователей, поистине замечательном обстоятельстве, что завод уже к началу XIX века перенес время выжеребки всецело на зимние и ранние весенние месяцы, а случку кобыл начинал с 1 января и в основном заканчивал к 15 апреля, т. е. к тому времени, когда в большинстве других заводов к случке кобыл только приступали.
Хотя еще и до А. Г. Орлова раздавались голоса о необходимости в наших климатических условиях заканчивать случку много раньше, чем это было принято в русских заводах,—например, Артемий Волынский предписывал прекращать случку с персидскими аргамаками к 15 мая,—но нам неизвестно ни одного упоминания о январской и февральской случке в конских заводах.
В. И. Коптев, со слов хреновских старожилов, категорически утверждает, что в Хреновском заводе во время Орлова случка начиналась с 1 января. Если даже допустить запись по памяти или описку и считать запомнившуюся дату 1 января датой начала не случки, а выжеребки ,в заводе, то и тогда во всяком случае случной сезон в Хреновском заводе падал на очень ранние сроки: от 1 февраля до 15 апреля.
Совершенно ясно, что такое нововведение могло быть осуществлено в Хреновом лишь при условии вполне благоустроенных теплых конюшен для жеребящихся маток и при условии достаточно интенсивного и в высокой степени рационального кормления маток как необходимой предпосылки раннего привода их в охоту.
Интересно отметить, что вслед за Хреновским заводом и некоторые другие, присматривавшиеся к его работе, стали внедрять в практику раннюю, зимнюю, а не весеннюю случку. Починковский государственный конский завод в начале 1820-х годов, после приобретения им значительной группы жеребцов и кобыл из Хренового, к случке приступал также с 1 января, а в отдельных случаях—даже с последних чисел декабря; поэтому в зиму 1822/23 года сезон выжеребки в Починках начался с 10 ноября, и до 1 декабря в заводе родилось уже девять жеребят. В данном случае Починковский завод пошел дальше Хренового, вряд ли, однако, с пользой для дела.
Ранняя случка и ранняя выжеребка, в основном заканчивавшаяся в марте, коренным образом изменяли всю совокупность окружающих условий, в которых с незапамятных времен протекало развитие жеребят в русских конских заводах; тем самым не мог не изменяться и самый тип развития жеребят в течение первого решающего года их жизни: проведя первые два-три месяца с матерью на конюшне, жеребенок к моменту появления весенней растительности и выпуска на пастбище был уже в состоянии усваивать зеленый корм и был в состоянии значительно дольше использовать чудесные хреновские пастбища, начиная с лучшей поры, с ранней весны и до поздней осени.
Не будем уже говорить о том, что, как теперь нам хорошо известно, ранние сроки выжеребки всегда дают меньший процент абортов, мертворождений и слаборожденных жеребят.
Результаты этого смелого нововведения сказались очень наглядно и были отмечены современниками.
“Жеребенок, родившийся ранней весной и пользующийся первою весеннею травою, пришед в полный рост, принимает от природы лишний вершок роста, противу жеребёнка, позднее родившегося и не пользовавшегося первою раннею травою. Истина, опытом многих лет доказанная в конском заводе знаменитого российского вельможи”1.
Подчеркнем здесь слова “опытом многих лет”. Передовые для того времени положения и идеи в коннозаводческой работе не рождались из головы Орлова, как Афина Паллада из головы Зевса, а вырабатывались постепенно. Несомненно, Хреновской завод, весь его коллектив, А. Г. Орлов и его многочисленные сотрудники-—все шли трудной, но правильной дорогой собственного -опыта, учились на ошибках, нащупывали верные пути, постепенно, в меру возможностей того века, постигали закономерности природы.
Первоначально дело могло начаться с того, что кобылы ранней косячной случки жеребились и приходили в охоту в конце марта — в начале апреля. Переходя к ручной случке и имея уже теплые конюшни для жеребых маток, завод мог не пропускать первой охоты у ожеребившихся кобыл и крыть, по крайней мере хотя бы часть кобыл, уже в начале апреля, получать жеребят в марте, затем крыть в марте, получать жеребят в феврале и т. д. Делая такие опыты или пробы, персонал завода мог подметить, что жеребята ранней выжеребкй лучше удаются и лучше растут. Проверив это положение не год, не два, а, как и говорится в приведенной цитате, “опытом многих лет”, Хреновской завод мог уже окончательно выработать свои, столь отличные от общепринятых принципы случки.
Сейчас я коснусь еще одного вопроса, связанного с проведением случной кампании в Хреновском заводе, вопроса о сроках повторных покрытий маток, о так называемом русском способе случки.
Источники не сохранили никаких бесспорных по этому вопросу указаний. В позднейший период — в 40-х годах — к моменту перехода Хреновского завода в казну, несомненно, завод следовал уже установившейся в Европе и у нас коннозаводской рутине, “изысканному точнейшими наблюдениями англичан способу”, “кобылу допускать в пробу на 9-й день после последней случки”, причем прием этот оставлял по меньшей мере от половины до одной трети кобыл холостыми.
Был ли заведен этот обычай еще при Орлове? У нас в руках есть некоторые, правда косвенные, доказательства противного.
При своем объезде русских конских заводов в 1851 году профессор Ф. Ф. Унтербергер обратил внимание, что рысистый завод А.П.Белякова добивается очень высокой ежегодной выжеребки: “9/10 кобыл и более жеребятся ежегодно”. Объяснения, по мнению Унтербергера, следует искать в том, что основатель завода, уже умерший ко времени Унтербергера А. П. Беляков, “не придерживался наставлений, преподаваемых в разных руководствах”, но “приводил кобыл в 4-й день вторично к жеребцу”. Во время своих заграничных командировок Ф.Ф.Унтербергер встретился с таким же способом случки еще в одном только случае—в Вюртембергских заводах, причем там этот способ назывался “русским” .2
1“Записки для охотников до лошадей на 1824 год”, V, стр. 39.
2 См. “Известия из внутренних губернии России”, 1854, стр. 55-—56 и “Журнал
коннозаводства и охоты”, 1862, № 4, стр. 61.
Эти последние слова заставляют насторожиться: на каком основании метод пробы и случки на четвертый день, а не на девятый, был назван Вюртембергских заводах русским? И почему этот метод был известен и применялся именно в Вюртемберге?
Ответ на эти вопросы, как нам представляется, может быть отыскан и одном факте из истории королевских Вюртембергских заводов.
В 1818 году в королевские Вюртембергские заводы поступило 20 лошадей (в том числе четыре жеребца-производителя и 14 кобыл) из Хреновского завода.
Возможно, что лошадей сопровождали не только выписи об их происхождении, но и указания относительно обхождения с ними, краткие сведения об обычном для них заводском режиме, наконец, с лошадьми должны были быть не только сопроводительные бумаги, но их должны были привести люди — опытные конюхи-проводники, которым была поручена доставка их—провод в руках из Хреновскэго завода. Таким-то образом, скорее всего, и мог быть занесен в дальний Вюртемберг “русский способ” проведения пробы и случки, который был потом испытан и понемногу укоренился в Вюртембергских заводах. Нам, в 50-х годах XX века, вполне ясно, что этот способ случки, если он применялся в Хреновом, был много рациональнее общепринятого “метода 9-го дня”.
Способ повторной пробы на четвертый день после первой случки кобылы мог, при достаточной наблюдательности конюшенного персонала, естественно зародиться во всяком заводе, самостоятельно осуществлявшем постепенный переход от косячной случки к ручной. Если при караванной случке жеребец кроет кобылу зачастую несколько дней подряд, то при переводе жеребцов на ручную случку повторная проба и случка на четвертый день являлась как бы только некоторым подражанием природе.
КОРМЛЕНИЕ ПЛЕМЕННЫХ ЛОШАДЕЙ
Очень интересные данные приводят нам В.И.Шишкин и В.И.Коптев и по кормлению племенных лошадей. Оно было хотя и вполне достаточным и даже обильным, но отнюдь не принадлежало к типу интенсивного на современный масштаб кормления. Вместе с тем кормление это удовлетворяло многим современным принципам рационального питания лошадей. В кормлении основной упор делался на грубые корма -сено высокого качества и яровую солому. Однако с прекращением хорошего пастбища, в продолжение всей зимы дополнительно давали концентрированные корма, что не было в обычае в заводах XVIII века, и давали всем категориям племенного состава. При этом овес как жеребым маткам, так и жеребятам-отъемышам скармливали в форме болтушки из овсяной муки, по 2 гарнца на 1 голову. Жеребцам -производителям овсяную дачу доводили до 4—5 гарнцев. Подкормка овсом холостых маток производилась своеобразно — им давали немолоченный овес в снопах. После поступления в заездку и в ставочную конюшню молодняк получал уже не по 2, а по 3 гарнца овса на голову.
Если учесть изобилие первоклассного сена со степных покосов, веками не тронутых,—про это сено в шутку говорили: “Такое сено, что хреновские лошади, не евши, сыты”,—если вспомнить безбрежные девственные пастбища, по которым ходили хреновские табуны не менее 7—8 месяцев в году, то несомненно нельзя не дать высокой зоотехнической оценки такому, лишь на поверхностный взгляд “скудному”, или “недостаточно интенсивному”, кормлению хреновских лошадей.
Нельзя терять исторической перспективы. От А. Г. Орлова нас отделяет свыше 150 лет. Для своего времени режим кормления маток и молодняка не может не быть признан интенсивным, рациональным и прогрессивным. Во многих отношениях, например с точки зрения обеспечения маток и растущего молодняка необходимыми минеральными веществами и витаминами, он и сейчас полностью выдерживает критику.
Это кормление, несомненно, являлось неотъемлемой частью того сложного комплекса племенной работы, который позволил Хреновскому заводу создавать лошадь, совершенную для своего века.
Все познается из сравнения. Большой шаг вперед, сделанный Хреновким заводом в вопросах кормления лошадей, может быть оценен в полной мере, если мы сопоставим практику Хреновского завода с теорией, излагавшейся в руководствах XVIII века, и с принятыми даже в лучших государственных русских заводах рационами для маток и молодняка.
Симон Винтер фон Адлере Флигель для жеребых маток никакого другого корма, кроме сена и соломы, в зимние месяцы не предусматривает. Отъем жеребят рекомендует производить на четвертом месяце от рождения. Отъемышу в первую зиму давать ежедневно не более 4 или 5 фунтов сена, т. е. 1и1/2—2 кг, и овсяной муки по 2 пригоршни на день. Во вторую зиму полуторникам—6 фунтов сена и по 3 пригоршни овсяной муки на день.
Во французском руководстве по коневодству Гарсо1, выдержавшем в XVIII и в начале XIX века семь изданий, также рекомендуется жеребят летом содержать на одном пастбище, а зимой овса не давать, но только хорошее сено и по 2 пригоршни отрубей, пока они не достигнут возраста четырех с половиной лет, после чего лишь давать им по 2 гарнца овса, т. е. около 3 кг в день.
Выпущенный И. И. Новиковым “Городской и деревенский коновал” (А. П., 1783) делает дальнейший шаг вперед. Он очень заботится о качестве сена для жеребят и одновременно рекомендует давать овса:
Отъемышам и годовикам по 1/3 гарнца (т. е. до 0.5 кг);
2- и 3-леткам по 1/2 гарнца (т е. до 0,75 кг);
4-леткам по 1 гарнцу (т. е. до 1,5 кг).
Н. П. Осипов в 1791 году полностью повторяет или списывает эти рационы, но уже добавляет от себя, что существует мнение, что можно жеребятам давать корма и сколько съедят.
В государственных беловодских заводах все кобылы, как холостые, так и жеребые, и приплодные лошади всех возрастов (по положению от 30 октября 1799 года) должны были с 1 мая по 1 ноября довольствоваться одним подножным кормом, а зимой кобылам полагалось в сутки только 20 фунтов сена без овса. Лишь в Скопинском (бывш. Рязанской губ.) и Починковском (бывш. Нижегородской губ.) заводах жеребым кобылам полагалось в зимние месяцы получать по 20 фунтов сена и по одному гарнцу овса. Но летом и осенью и здесь все лошади должны были довольствоваться подножным кормом.
Не удивительно поэтому, если во всех заводах XVIII века жеребята росли плохо и медленно, складывались поздно, в связи с чем поздно начиналась и заездка их. Винтер и Гарсо рекомендуют начинать объездку молодняка не ранее достижения им четырех с половиной лет, Сонье 2 — даже еще позже—в пятилетнем возрасте.
' Garsault F г. A. Le nouveau parfait Marechal, 1-е изд. Paris, 1745; 7-е изд. Lyon, 1811.
2Saunieг G. La parfaite conaissance des chevaux, 1-е изд., La Haye, 1734.
В русских государственных заводах вплоть до 30—40-х годов XIX века пятилетние лошади еще значились в графе “приплодных”, и в ремонт конных полков гвардии еще при Николае I лошадей из всех государственных заводов принимали только в возрасте пяти с половиной лет осенью. А в Хреновском заводе во времена А. Г. Орлова и В. И. Шишкина, как мы увидим ниже, молодняк поступал в заездку не позже чем в возрасте двух с половиной лет.
Переходим к описанию режима отдельных категорий и возрастных групп племенного состава.
Заводских жеребцов содержали в конюшне круглый год, но на них регулярно, через день, производилась езда: рысистые проезжались в санях или в дрожках, верховые под седлом.
Заводских маток содержали в конюшнях и на варках при заводе с 1 октября по 15 апреля, когда их выпускали на пастбищное содержание в степь. После 15 апреля и по 1 октября кобылы оставались все время на пастбище, но на ночь их брали в летние конюшни-навесы (“пригоны”), разбросанные в степях. В пригонах производилась регулярная подкормка подсосных кобыл и жеребят концентратами. С осени маток брали в открытые варки, и лишь за месяц до выжеребки, зимою, жеребых кобыл переводили в маточную конюшню.
После 15 апреля кобыл, как мы уже говорили, выпускали в степь, а лучших любимых жеребцов направляли в Москву, где они уже 1 мая принимали участие в традиционном выезде А. Г. Орлова на народное гулянье в Сокольниках. В заводе оставалось несколько более старых жеребцов и запасные из молодых, которые и докрывали кобыл поздней выжеребки или повторно пришедших в охоту. Случка тогда проводилась уже на пригонах.
Так как основная выжеребка в Хреновом падала на январь-февраль, то отъем жеребят в возрасте шести-семи месяцев можно было проводить в степи на хуторах, где жеребята еще месяц-другой после отъема и оставались. Пастбища для отъемышей были заботливо подготавливаемы, и на предназначенных для них участках траву косили еще “до настоящего сено коса”, и таким образом обеспечивали хорошую отаву для пастбища жеребят. Сено же, убранное с этих участков, было исключительным по своим качествам и смело могло удовлетворить современным требованиям любого профессора специалиста по кормлению и по витаминам. Остается только неизвестным, кому его скармливали в Хреновом, жеребым маткам или молодняку. По всей вероятности, однако, жеребятам. На это указывает уже цитированное место из новиковского издания, в котором описывается приготовление подобного сена именно для жеребят и указывается, что это сено имеет лечебные свойства. Можно предполагать, что рецепты приготовления такого лечебного сена восходили еще к коннозаводству допетровской Руси, скорее всего к монастырским заводам, о которых в старинной литературе писалось, что они умели выхаживать и выращивать жеребят и тщательно изведывали и заботливо сохраняли способы и средства лечения.
ОСОБЕННОСТИ ТЕХНИКИ КОРМЛЕНИЯ
В устной передаче хреновских старожилов сохранились собранные В. И. Коптевым некоторые любопытные особенности техники кормления лошадей, которые свидетельствуют о заботливом и внимательном отношении к этим вопросам. Приведем несколько примеров.
Выпуск на пастбище весной производился к 15 апреля. Всех лошадей, в особенности жеребых и подсосных маток, переводили на зеленый корм с
Табуны в Хреновской степи. Современная фотография.
большой осторожностью. В продолжение первых двух недель по утрам лошадям давали на конюшне сено, и только после того, как они съедали полную дачу, их выпускали в степь не голодными, а сытыми, так что они не набрасывались с жадностью на зеленую траву.
Овес, скармливаемый маткам осенью и зимой, косили “впрозелень” вязали в снопы и в таком виде давали маткам.
Жеребятам в качестве подкормки давали даже не дробленый овес, а овсяную муку или болтушку. Эта подкормка применялась в периоды смены зубов, и в особенности осенью, если жеребята болели мытом.
Все это, в добавление к сказанному нами выше о витаминном сене, о пастбищах для жеребят, свидетельствует, что условиям кормления в Хреновском заводе придавалось очень большое значение. Этот фактор успеха работы при создании новых пород в полной мере учитывался заводом.
ВЛИЯНИЕ УСЛОВИЙ КОРМЛЕНИЯ И СОДЕРЖАНИЯ НА ЭКСТЕРЬЕР И ВНУТРЕННИЕ КАЧЕСТВА ХРЕНОВСКИХ ЛОШАДЕЙ.
Уместно поставить вопрос, как должен был сказываться своеобразный режим кормления и содержания молодняка па общем облике хреновской пощади, на общей характеристике свойств, присущих всем выращивавшимся в Хреновом лошадям, независимо от направления или отделения завода. Сделаем попытку на него ответить в свете наших знаний сегодняшнего дня.
1. Прежде всего лошади, выращенные в ряде поколений в условиях полустепного содержания, должны были отличаться крепостью, здоровьем и хорошим развитием сердца, легких и мускулатуры.
2. Как условия континентального климата воронежских степей, так и особенности общего кормового режима молодняка должны были приводить к тому, что выращенные в Хреновом лошади отличались, как правило, сухостью конституции. Эти условия должны были помогать переделывать сырость и грубость экстерьера некоторых более тяжелых европейских пород и давать при проведении скрещиваний пород резко различных констятуциональных типов преимущественную или большую возможность проявления и развития особенностей экстерьера более породных типов восточных лошадей -арабской и других.
3. Большая роль, которую играли в кормовых рационах молодняка грубые корма по сравнению с концентратами, не могла способствовать очень большой скороспелости хреновских лошадей, но завод придерживался изречения народной мудрости: “выкормок хозяину не впрок” и не гнался за особой скороспелостью, никогда не пытался брать в работу своих питомцев в возрасте полутора лет, довольствуясь заездкой их в 2и1/2 года. Преимущественное кормление грубыми кормами жеребят вело к некоторой задержке роста их в первую зиму, но зато оно же вело к стимулированию развития и к усиленному функционированию пищеварительного аппарата, и жеребенок становился на всю жизнь способным много поедать, хорошо усваивать корм и держать тело при всякой работе.
4. С другой стороны, этот тип кормления молодняка, равно как и пастбищное содержание в продолжение почти шести месяцев, если особо учесть исключительное качество хреновской степной травы и сена и полноценность рационов в отношении минеральных веществ и витаминов, должен был иметь своим результатом прекрасное развитие костяка, глубину, круторебрость лошадей, беспорочное строение конечностей.
ВОСПИТАНИЕ МОЛОДНЯКА.
Замечательная установка, которая отличала работу А. Г. Орлова от его современников, состояла в том исключительном значение, которое придавалось в Хреновом заводе вопросам выращивания молодняка, в том внимании, с каким прорабатывались, испытывались, а затем уже “создавались и утверждались на твердом основании” различные для различных возрастных и породных групп лошадей режимы кормления, содержания, воспитания и упражнения.
Из сохранившихся коннозаводских записей и воспоминаний мы знаем, что верховых жеребят содержали и выращивали не так, как рысистых, рысистых не так, как жеребят чистокровного скакового отделения.
Различие режимов не ограничивалось кормлением. Между строк и по полунамекам мы улавливаем, угадываем основную руководящую мысль Орлова: необходимо из поколения в поколение развивать смолоду у жеребят те свойства и качества, наследственную передачу которых желательно закрепить.
Только последовательным приложением этой идеи на практике можно объяснить всеобъемлющую, не знавшую исключений, систему того тренинга, в который на протяжении семи десятилетий вовлекался весь предназначаемый для племенного использования молодняк Хреновского завода. Приемы тренинга были тщательно разработаны варьировали в зависимости от поставленных перед каждым из отделений завода целей. Для одного из отделений –рысистого, их пришлось в буквальном смысле придумать заново, изобрести, но и здесь система целеустремленного восптания, применённая Орловым, оправдала себя. Проведя пять-шесть паколений лошадей через рысистый тренинг, при соответствующем кормлении, отборе и подборе, Хреновской завод создал рысистую породу, в которой свойства резвой рыси были наследственно закреплены.
Зимой, после перевода на центральную усадьбу, рысистых отъёмышей содержали в просторных отделах по 10 жеребят в каждом, и при каждом отделе был свой двор. Утром дверь отдела, открывали и жеребята проводили весь день в движении на воздухе.
Не могу опять не привести сравнение с режимом жеребят “по Симону Винтеру”. Жеребят — отьёмышей, полуторников, двухлетков и трехлетков— он рекомендует в зимнее время выпускать, но не надолго, в манеж бегать на воле без корды и добавляет: “... не худо, чтоб по крайней мере в каждую неделю па одному разу для таковой прогулки их выгонять” (ук. соч., стр. 279).
Неудивительно, что такое почти полное отсутствие движения в зимнее время — один раз в неделю — должно было убийственно отражаться на развитии жеребят.
В Хреновском заводе верховые отъёмыши стояли в денниках по двое, и им не только предоставлялась прогулка, но и делались ежедневные проводки в манеже; надо полагать, не только проводки, но им давали и бегать в манеже на свободе. Проводки же устраивались, по свидетельству, сохраненному В. И. Коптевым, для того, чтобы сделать жеребят возможно ручнее и покорнее воле человека.
В основу обращения с молодыми лошадьми были положены очень разумные принципы спокойного и мягкого с ними обращения. Алексей Орлов, а за ним и Василии Шишкин, часто говаривали, что “верховая лошадь только тогда выполняет своё назначение, если будет знать человека, не дичиться его, а любить его”.
Надо припомнить, что эти принципы провозглашались в те времена, когда в сочинениях по иппологии иностранных авторов, можно сказать, безраздельно господствовали рекомендации жестоких наказании и приемов, скорее, укрощения и дрессировки молодых лошадей, чем правильного их обучения или воспитания, в смысле выработки у них нужных человеку условных рефлексов.
В данном случае практика Хреновского завода близко примыкала к прогрессивным, опередившим свой век взглядам, которые были высказаны по вопросам обращения с молодыми лошадьми в уже упомянутом нами сочинении Ф. Удалова “Практические примечания о содержании конских заводов” (1767).
Нельзя сказать, чтобы эти принципы обращения с лошадью, проводимые в Хреновском заводе, были новыми. Наоборот, они очень старые, можно сказать древние принципы. Еще Ксенофонт в IV веке до н. э. говорил почти теми же словами о задачах подготовки и выездки верховой лошади: “... лошадь должна стать другом человека” С этими принципами Орлов мог бы столкнуться и на Востоке, покупая арабских лошадей, так как для арабов лошадь даже не друг, а почти член семьи. Но эти принципы были основательно позабыты в Западной Европе со времени начала господства испаноитальянской школы, т. е. с XVI столетия.
Русская коннозаводская практика конца XVIII века хорошо знала, что надо не просто выращивать или выкармливать жеребят, но и воспитывать их, вырабатывая у них, как мы бы теперь сказали, желательные условные рефлексы; что подобное воспитание необходимо начинать с первых дней рождения жеребенка и проводить из поколения в поколение; что при неправильном смолоду воспитании жеребят лошадь может стать строптивой, непокорной, может “отбиться от рук”. Более того, в русской литературе первых десятилетий XIX века мы можем найти упоминания, что последствия неразумного воспитания жеребят скажутся не в одном только поколении, но нередко и в следующих. Практики, и притом не только работавшие в Хреновском заводе, сделали очень тонкое наблюдение, что надо бояться не столько злого нрава жеребца-производителя, сколько строптивости, боязливости, нервности матери, ибо если кобыла испорчена воспитанием, “людоедка”, кусает и бьет копытом приближающихся к ней людей, то и жеребенок почти наверное вырастет строптивым, будет лягаться и кусаться. Переводя на язык учения И. П. Павлова, мы бы сказали, что у жеребенка в таких условиях, под боящейся людей матерью, развиваются обостренные оборонительные рефлексы. На основе своего практического опыта Федот Удалов советовал, чтобы конюх, приставленный к жеребятам, “сам к жеребятам ласкался, всегда их гладил и старался приучать к корму”, и в другом месте: “Ко всем ездам, к верховой, санной и колясочной, приучать надлежит весьма ласково, без побой и без принуждения. Привыкнувши же так в жеребятах, будут они после и во весь свой век всегда доброездные”1.
Этих советов Ф. Удалова придерживался Хреновской завод и, под его влиянием, в начале XIX века они повторяются, в той или иной форме, на многих страницах “Еженедельника” и “Записок для охотников до лошадей” (1823—1826 гг.), в заметках и письмах В. И. Шишкина к И, Д. Ознобишину, и любопытной рукописной книге А. Д. Евлашева “Досуги отставного кавалериста” (1823 г.), в “Правилах для наездки” С. В. Шишкина (1842 г.), у В. И. Коптева и т. д.
В ставочную конюшню Хреновского завода, в заездку, выездку и тренинг, ежегодно поступал поголовно весь — за исключением заводского брака — верховой, скаковой и рысистый молодняк, как жеребчики, так и кобылки.
1Ф. Удалов, ук. соч., стр. 197 и 202.
В ставочную конюшню, в заездку, рысистый и верховой молодняк поступал в двухлетнем возрасти (точнее, осенью, 2и1/2 лет) ', а чистокровный, несомненно, значительно раньше, так как к маю чистокровных трехлеток уже приводили в Москву на скачки. Рысистых же и верховых приводили в Москву к зиме в возрасте свыше трех с половиной лет.
Чистокровных лошадей, по приводе их в Москву, испытывали на скаковом ипподроме, разбитом близ дома А. Г. Орлова на Донском поле. Верховой молодняк проходил манежную выездку и свою оценку получал по ее результатам. О тренинге и испытаниях рысистых лошадей Хреновского завода будет подробно рассказано в своем месте.
После прохождения испытаний, к четырем годам, лошадей сортировали:
кобылок, получивших заводское назначение, обычно долее не испытывали и отправляли в Хреновое, лучшие же жеребцы задерживались в Москве на под, на два, а иногда и на несколько лет. Рысистые доиспытывались на московском бегу, а верховые поступали под седло А. Г. Орлова, его дочери А. А. Орловой и его друзей, и возвращались в завод только уже вполне испытанными и оцененными.
Любимые жеребцы, например, Свирепый 2, брались под седло Алексея Орлова из года в год на периоды времени между случными сезонами.
Завод оставлял себе из каждой ставки только жеребцов “отборных из отборных”, как писалось в те времена, и только самых лучших молодых кобыл. Всех других лошадей, как забракованных, так и просто излишних, продавали с аукциона в Москве, как правило, в четырехлетнем возрасте. Вместе с ними продавали старых маток, а также жеребцов и кобыл, не оправдавши в заводе ожиданий. В продолжение ряда десятилетий ежегодно отметались, исключались и выбраковывались сотни и сотни лошадей, отбирались и удерживались в заводе лишь единицы из числа жеребцов и, в лучшем случае, десятки кобыл из ежегодной ставки во много сот голов.
КЛИЧКИ ХРЕНОВСКИХ ЛОШАДЕЙ.
В наш век самолетов и автомобилей, турбин и комбайнов нам трудно представить себе то отношение человека к лошади, которое было характерным для всадника-воина, с незапамятных времен древности связавшего с конем свою судьбу.
Верховая лошадь, боевой конь был для человека не простой живой тяговой силой. Он был товарищем походных трудов и другом человека. От его понятливости и смелости, ретивости и неутомимости зависела на войне часто самая жизнь всадника.
Поэты древности слагали в честь коня гимны, скульпторы Эллады воздвигали им надгробные статуи.
И человек вплоть до XIX века, если не обожествлял коня, то очеловечивал его, наделяя его всеми свойствами человеческого разума.
Во втором тысячелетии до н. э. лошади в Египте и Ассиро-Вавилонии носят пышные титулы (например, “Побеждающий по повелению Аммона”)—собственные имена, подобные именам фараонов и царей; затем на протяжении трех тысяч лет, вплоть до XX века, лошади носили имена; в наше время лошадям как и всем другим домашним животным мы присваиваем лишь клички.
1Этот порядок был сохранен В. И. Шишкиным и в своем собственном заводе.
См. С. В. Шишкин. “Правила для наездки лошадей”, “Журнал коннозаводства и охоты”, 1842, 9, стр. 65.
В Хреновском заводе в годы А. Г. Орлова и В. И. Шишкина лошади еще носили имена. И сколько бы книг того времени мы ни перелистывали, всегда будет идти речь об именах лошадей, никогда о кличках.
Эти “имена” присваивались в Хреновом лишь лошадям, получавшим заводское назначение после испытаний в Москве. Молодняк, посылаемый в Москву, еще их не имел. Шедшие в продажу четырех-пятилетние лошади Хреновскогр завода продавались всегда безымянными.
“Имя” давалось лошади лишь после того, как свойства, качества, особенности ее становились известными человеку, поэтому “имя” любой лошади Хреновского завода характеризовало, и поныне характеризует ее гораздо в большой мере, чем это имеет место теперь, в XX веке, когда клички дают жеребятам немедленно после рождения.
Ныне все мы как-то уже привыкли не обращать никакого внимания на смысловое значение клички лошади: Граб или Спрут, Зигота или Субсидия, Гитара или Эволюция, Мох или Бубенчик, Тагор или Рислинг, мы не вдумываемся даже в значение и смысл клички, лишь бы она была, по возможности, новой, звонкой и на требуемую букву. В капиталистических же странах дело доходит до полной профанации. Каких только кличек мы не найдем среди победителей крупнейших скачек Англии, Франции, США: политические деятели, поэты и герои, философы всех эпох, все святые и мученики католической церкви вперемежку с королевскими любовницами и куртизанками всех наций скачут под хлыстом на финише, оспаривая “голубую ленту тёрфа” у морских водорослей, незримых духов и злокачественных опухолей.
В старину же в Хреновском заводе лошадь носила не безразличную кличку, а “имя” или, скорее, прозвище, которое она должна была сначала заработать, а потом уже оправдывать всю свою жизнь.
Многие прозвища лошадей Хреновского завода указывали на свойства темперамента и характера: Лихая, Капризная, Блажная, Своевольная, Скрытная, Коварная, Строгая, Задорная, Чудачка, Вспыльчивая, Огненная, Неукротимый, Суровый, Упрямый, Лукавый, Злобный, Непокорный, Свирепый, Лютый, Варвар — целая гамма отнюдь не совпадающих обозначений и в противоположность им: Добрый, Милый, Надежный, Постоянный, Верная, Прямая, Натужная, Откровенная, Охотная, Усердная, Ретивая, Умница, Любезная, Кроткая, Смирная и даже Ленивая — другая гамма.
Если жеребца называли Важный или Степенный, то он и был таким, его нельзя было назвать хотя бы Добрым или Ласковым. Жеребца Лебедя нельзя было назвать Мамонтом, кобылу Паву-—Буянкой. Если производитель носил имя Ах, то можно с уверенностью сказать, что это восклицание вырывалось из уст зрителей при взгляде на него. Казалось бы диким и невозможным назвать Лебедем или Горностаем лошадь не серой масти, так же, как сколько ни было во времена Орлова и Шишкина в заводе Воронов, Цыганов и Цыганок, все они всегда были вороные. Вороные Горностаи и гнедые Вороны появились только в середине XIX столетия, в старину же это было невозможно.
Безошибочно мы можем судить о росте лошади по таким кличкам-прозвищам, как Великан, Огромная; о массивности по таким, как Богатырь, Грузная, или обратно- Субтильная, Легкая; об общей гармонии форм по таким, как Ладная, Нарядная, Стройная, Красавица, или обратно — Простая, Неустройная; о способностях, выказанных в езде, по таким, как Летун, Непобедимый, Резвая, Догоняй, Машистая, или обратно—Ленивая, Тупая.
Если кобыла называлась Неряха, то значит конюшенный персонал имел право досадовать на ее неопрятность. Жеребец Голован во всяком случае не был обладателем точеной арабской головки.
Иногда лошадь могла иметь даже два прозвища, две клички, каждая из которых дополняла другую. Например, знаменитый рысак, судьбу которого с такой дивной силой описал Л. Н. Толстой,— Мужик 1, он же Холстомер,— прозван был Мужиком за свою внешность, а Холстомером за свой ход: “бежит словно холсты меряет”.
В отдельных случаях кличка могла указывать на прежнего владельца или на обстоятельства приобретения лошади: Алибей, Шах, Ханская, Подаренная. Иногда, в последующие десятилетия, кличка могла отметить родство или сходство, а чаще всего и родство и сходство лошади с прежде бывшим в заводе производителем: Горностай 2, Свирепый 2, Важный 2, Лебедь 2 и т. д.
НЕКОТОРЫЕ ОСОБЕННОСТИ РАБОТЫ ХРЕНОВСКОГО ЗАВОДА ПО ВОСПР0ИЗВОДСТВУ. ВОЗРАСТНОЙ ОТБОР.
Пройдя испытания и заработав себе прозвище, лошади, получившие заводское назначение, возвращались в Хреновое и поступали в завод: кобылы, как правило, в возрасте четырех лет, жеребцы, как правило, не ранее пяти лет. Так например, от Полкана 1, родившегося в 1778 году, первый приплод—Барс 1, Мраморный и др.—родился в 1784 году. Если же жеребцы задерживались в Москве на испытаниях или в езде, то они поступали в завод шести-восьми лет.
Так, по заводским книгам мы не знаем приплода: от Барса 1, рождения 1784 года, ранее 1792 года; от Салтана 2. рождения 1777 года, ранее 1785 года; от. Свирепого 2, рождения 1792 года, ранее 1800 года.
В 90-х годах, в виде исключения, делают удачную пробу использования в заводе и четырехлетних жеребцов.
После 1809 года при В. И. Шишкине все чаще и чаще стало допускаться использование жеребцов уже в четырехлетнем возрасте, но во всяком случае не ранее достижения четырехлетнего возраста, так как жеребцам давали пройти через выдержку и предварительные испытания. От четырехлетних жеребцов, впервые шедших в случку, было получено В. И. Шишкиным несколько первоклассных лошадей, во главе с Полканом 3.
Для эпохи, когда начал свою работу Хреновской завод, племенное использование жеребцов начиная с пяти лет и кобыл начиная с четырех лет было делом почти неслыханным и являлось смелым нововведением. Оно становилось возможным в Хреновском заводе благодаря хорошим условиям содержания лошадей, обеспечившим рост и развитие выращиваемого молодняка. Чтобы оценить это нововведение, надо припомнить, что руководства 18 века все еще повторяли старинные предписания Галиберти, Агостипо Галла, Просперо д'0сма — допускать кобыл в случку не ранее пяти лет, а жеребцов не ранее семи или даже десяти лет.
Даже полвека спустя в государственных конских заводах беловодской группы (Деркульский, Стрелецкий, Лимаревский и Ново-Александровский) кобыл ранее пяти лет не случали, также и большинство жеребцов в возрасте пяти лет продолжали числить все еще в молодняке1.
Хреновской завод не следовал и другим советам руководств XVII и XVIII веков, восходившим через писателей средних веков к заветам седой древности, к Варрону, Кодумелле и Палладию, а именно: крыть кобыл не
1См. “Статистические сведения о коннозаводстве российском”, СПБ, 1839, стр. 170.
ежегодно, а лишь один раз в два года и содержать жеребят под матками до достижения ими возраста одного года или даже почти двух лет. Советы эти имели смысл при экстенсивном содержании в суровом климате. Если не давать ни маткам, ни молодняку до трех-четырех лет ни овса, ни даже достаточно сена, а тем более, если содержать зимой жеребых и вы жеребившихся маток, а также и отъемышей, в открытых дворах на соломе, дополняемой лишь подножным кормом, добываемым лошадьми из-под снега, то в северных странах с суровым климатом и продолжительным зимним периодом, глубоким снежным покровом ежегодное плодоношение и выкармливание жеребят должно быстро подорвать силы матери. Оставление жеребенка-сосуна под лактирующей — и не вынашивающей в это время следующего жеребенка — матерью на весь первый год его жизни должно было в тех условиях благоприятно сказываться на развитии его и даже на самой возможности для жеребенка пережить первую зиму.
В подобных советах и приемах Хреновской завод не нуждался. Матки в заводе жеребились регулярно из года в год до 17—18-летнего возраста, т. е. до тех пор, пока они оставались в заводе. Всех же 17—18-летних кобыл завод, как правило, продавал с аукциона.
Исключения допускались лишь для отдельных, выдающихся маток-родоначальниц, но не похоже, чтобы приплод, полученный от них в старости, сохранялся заводом. Завод пришел к этому решению — браковать и продавать всех 17-летних кобыл—на основании своих долголетних наблюдений о снижении процента зажеребления и о понижении качества приплода от старых маток.
Это не означает, конечно, что любую кобылу Хреновской завод задерживал в маточном составе до 17—18-летнего возраста. Как раз наоборот. Завод не полагался слепо ни на родословную, ни на экстерьер, ни даже на резвость своих молодых маток. Он проверял маток по результатам их племенного использования. Хреновской завод требовал, чтобы кобылы приносили хороших жеребят и хорошо их выкармливали; в противном случае кобыл беспощадно выкидывали из завода уже в возрасте 8—10 лет, ибо, говорил Шишкин, “сохранять матку, дурную кормилицу, есть величайшая ошибка”.
В этих отношениях практика Хреновского завода более чем на столетие опередила иппологическую теорию. По свидетельству В. И. Коптева, в данном случае заслуга этого тонкого и точного вывода из систематических наблюдений принадлежит В. И. Шишкину.
Как много потеряла русская зоотехния от того, что “наука Шишкина”, эти отдельные, им исписанные листы, не сохранились!
В. И. Коптев сохранил нам также сообщение, что и жеребцы-производители Хренового в возрасте 20 лет “выписывались из заводских и поступали на пенсию”, и с ними случали только “по одной матке и не иначе как 6—7-летних”. Однако знаменитых хреновских жеребцов не продавали из завода, но содержали до самой их смерти в Хреновом, даже после того, как от них уже отказывались получать потомство. Лучших из них хоронили в Хреновом с особым почетом, стоя, в парадном уборе, с надетой уздечкой, а верховых и подседланными. Но здесь мы заглядываем в давно погребенный уже мир “любви, непринужденной” и, более того, прямого культа лошади.
Заканчивая главу, следует признать, что в Хреновом не только выращивались замечательные лошади, не только создавались новые конские породы, но и вырабатывались свои, русские, коннозаводческие традиции, русская коннозаводческая культура.