Глава1
СОСТОЯНИЕ РУССКОГО КОНЕВОДСТВА И КОННОЗАВОДСТВА В XVIII ВЕКЕ
В начале XVIII века Россия не в первый и не в последний раз в своей истории принуждена была отстаивать независимость своего государственного существования от иноземных захватчиков. Продолжавшаяся свыше 20 лет война России с могущественным в то время северным соседом Швецией потребовала напряжения всех сил страны и тяжелых жертв во имя победы.
Одной из наиболее пострадавших отраслей хозяйства в стране оказалось коневодство. Война безостановочно много лет подряд требовала большого числа лошадей. Бесчисленные конские наборы следовали один за другим и с железной необходимостью выхватывали весь лучший конский материал. Качество конского поголовья по всей стране резко снизилось. Поскольку при реквизициях никаких льгот для племенных лошадей не давалось, прекратили свое существование почти все частные конские1 заводы, да и не только частные. В годы смертельной опасности, когда Россия принуждена была переливать колокола церквей на пушки, не был пощажен и был отдан на пополнение конского состава кавалерии и артиллерии почти весь племенной состав дворцовых конских заводов и конюшен, а в них, как писал сам Петр I, насчитывалось ко дню его воцарения до 50 тысяч лошадей.
Иностранцам, посещавшим русскую столицу, могло казаться,— но только казаться,— что безвозвратно прошли те времена, когда Московский двор, боярство и войско поражали взоры европейцев красотою и великолепием своих коней, их численностью и их породностью, пышностью и блеском выездов, подбором коней в конных отрядах дворян и жильцов и в “Государевом конном полку” 2.
Возрождение коневодства началось ранее всего с организации ряда государственных конских заводов. Первые государственные конские заводы были организованы Петром I уже в 1712 году в Киевской, Казанской и Азовской губерниях, и указом от 16 января 1712 года было предписано:
“для заводу кобыл и жеребцов купить в Шлезии и в Пруссах”.
Еще в царствование Петра I за первыми указами об организации конских заводов последовал и ряд более поздних правительственных распоряжений.
1 Так как нам придется цитировать многие документы, акты и сочинения XVIII и XIX веков, в которых всегда говорится о “конских заводах”, никогда о “конных заводах”, то, во избежание разночтения слов в одной работе, мы на всем протяжении книги будем писать “конский завод”, “конские заводы” вместо более употребительной в XX веке формы "конный завод”, “конные заводы”.
3 См. С. К. Богоявленский. Войско в Москве в XVI и XVII вв. (“Москва в ее прошлом и настоящем”, вып. IV—V, стр. 62—84).
Ценнейшими документами, которые характеризуют состояние коневодства в XVIII веке и через которые красной нитью проходит сознание необеспеченности страны в коневодческом отношении, служат указы 20-х и 30-х годов XVIII столетия “О сборе драгунских лошадей”. Нас поражает крайняя снисходительность требований к качеству лошади, предъявляемых государством при комплектовании полков регулярной кавалерии, ввиду совершенного отсутствия в стране лучшего конского материала.
Указная мера драгунских лошадей при Петре I была 2 аршина, 1 аршин \У1'г вершков, 1 аршин 13 вершков роста (указ 24 июня 1724 года). В дальнейшем указная мера была еще понижена: при Анне Ивановне предписано покупать драгунских лошадей “по нужде и без двух вершков” (указ 21 июня 1738 года). Этого роста — без двух вершков, т. е. 134 см высоты в холке. В настоящее время в советских конских заводах достигают все жеребята верховых пород уже к девяти-десяти месячному возрасту. Но что всего замечательнее, во всей России не находится небольшого, сравнительно, числа лошадей, которые отвечали бы этим, более чем скромным, требованиям государства, и приходилось для комплектования кавалерийских полков покупать лошадей за границей. Так, например, в 1731 году в “немецких краях” было куплено 1 111 лошадей для кавалерии на сумму 68509 рублей.
ГОСУДАРСТВЕННЫЕ И ЧАСТНЫЕ КОНСКИЕ ЗАВОДЫ XVIII ВЕКА
С целью удовлетворения потребностей ремонтирования армии, правительство Анны Ивановны принуждено было основать ряд новых государственных конских заводов в добавление к прежде существовавшим, обслуживавшим ранее исключительно нужды придворного ведомства. Официальная мотивировка учреждения конских заводов дана в указе 20 мая 1732 года:
“чтобы кавалерию без покупки чужестранных лошадей своими добрыми лошадьми удовольствовать”. Хотя грандиозный проект Артемия Волынского об учреждении 105 государственных конских заводов и не был приведен в исполнение, все же к концу царствования Анны Ивановны существовали, кроме девяти придворных конских заводов в составе 217 производителей и 1 364 маток, еще десять конских заводов “малороссийских полков”, а также конские заводы кирасирских и драгунских полков в Полтавской, Симбирской и Пензенской губерниях, с общим плодовым составом до 1 тысячи жеребцов и 10 тысяч маток. Такие масштабы могли, казалось бы, обеспечить ежегодное ремонтирование конским составом гвардейских и армейских кавалерийских полков, в которых по “Табели регулярной армии” (1732) в мирное время числилось 66404, а в военное 70 116 сабель.
Всё же при преемниках Петра I государство плохо справлялось с трудностями коннозаводской работы. В своем докладе от 24 февраля 1746 года Сенат должен был прямо признать, что “от малороссийских конских заводов казенной прибыли, кроме видимого убытка и людской тягости, нет”.
Развитие частного коннозаводства стало возможным лишь со времени указа Елизаветы от 3 мая 1756 года об отмене принудительного конского набора и о ремонтировании конского состава армии путем вольной покупки лошадей.
Начиная с середины XVIII века наблюдается быстрый и безостановочный рост частного коннозаводства. Если к концу царствования Елизаветы частных конских заводов насчитывалось лишь до двадцати, то при Екатерине II они считались уже сотнями, а к началу XIX века—и тысячами. Первые по времени статистические сведения о коннозаводстве, собранные профессором И. А. Геймом, дают уже цифру 1339 конских заводов с 22 146 жеребцами и 221 581 кобылами для 1814 года.
Всячески поощряемое государством частное коннозаводство, используя выгодную конъюнктуру, вступает с середины XVIII века в полосу быстрого и безостановочного роста. Огромное увеличение числа конских заводов, создающее внешнее впечатление расцвета частного коннозаводства во второй половине XVIII века, объяснимо лишь на почве исключительной бедности страны лошадьми желательных сортов и требуемых пользовательных качеств при наличии усиленного на лошадей спроса.
Внешняя картина расцвета частного коннозаводства к началу XIX столетия была поистине феерической. При чтении документов этой эпохи создается впечатление о своего рода гиппомании. охватившей широкие круги дворян-землевладельцев. Каждый богатый помещик считал для себя обязательным завести собственный конский завод, и эти конские заводы достигали в отдельных случаях исключительных размеров; например, в заводе К. Г. Разумовского считалось свыше 2 тысяч кобыл. Исключительно крупными были и заводы Шереметева, Апраксиных, Гагариных. Голицыных, Зубова, Гудовича. Чичерина, Полторацкого, Чорбы, Прозоровского, Пашкова, Муравьева-Апостола, Мосоловых, Черткова.
ВВОЗ ЛОШАДЕЙ ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ
Непомерно большие суммы расходовались на приобретение и ввоз лошадей из-за границы, и не только племенных, но и пользовательных—верховых и упряжных. Ввозили лошадей всех пород, которые только были в чести и в славе в эту эпоху: арабских, испанских, неаполитанских, варварийских, ломбардских, турецких, персидских, датских, мекленбургских, гольштинских и просто “немецких”, английских и пр. Это было время, когда за восьмерик лошадей, купленных за границей, Г. А. Потемкин, “великолепный князь Тавриды”, уплатил 2 тысячи червонцев, а кони в этом восьмерике были внуками того туркменского жеребца, которого Бирон и Анна Ивановна отослали за границу в подарок.
О размерах ежегодного ввоза племенных лошадей можно судить хотя бы по жалобам анонимного автора “Совершенного и правильного описания конских статей” (С.-Петербург, изд. 1778 г.), противника английской чистокровной породы, сетовавшего, что “и сего года введено более 150 лошадей из Англии”. Если таков был размер ввоза лошадей из одной только страны и притом преимущественно той породы, которая была одной из наиболее дорогих, про которую современники писали: “лошади от всей крови (т. е. чистокровные.—-В. В.) очень неохотно выпускаются из государства, разве за чрезмерно высокую цену и то только россиянам”1, то можно легко представить, как широк был приток лошадей менее дорогих и более охотно экспортируемых. Трудно лишь определить, какова была сумма ежегодной дани, платимой Россией Европе за свою временную отсталость в коневодческом отношении.
Историку русского коневодства никак нельзя упускать из виду, что пополнение конских ресурсов во второй половине XVIII века происходило не только путем одних покупок. Победы русского оружия, славой которых озарялся XVIII век, такие, как Кагульская, одержанная П. А. Румянцевым, или Рымникская, одержанная А. В. Суворовым, пополняли русские конские заводы множеством трофейных жеребцов — турецких, арабских и других восточных пород.
1 “Российский новый и полный опытный коновал”, Москва, 1809, стр. 8.
ПОРОДЫ ЛОШАДЕЙ В РУССКИХ КОНСКИХ ЗАВОДАХ
Из всех возникших во второй половине XVI 11 века частных конских заводов лишь очень немногие обратились к производству лошадей упряжного сорта, и то преимущественно каретных, цуговых, парадных выездных и тому подобных лошадей роскоши. О существовании каких-либо заводов, производящих лошадь упряжную, удовлетворяющую широким государственным запросам транспорта и сельского хозяйства, никаких указаний в литературе и в документах эпохи не имеется.
В громадном своем большинстве возникшие заводы были верхового направления и ставили себе задачу давать лошадей, годных в строй и манеж,— упускать последнее обстоятельство из виду никак не следует, ибо требования манежной езды играли в XVIII веке очень большую, можно сказать первенствующую роль при оценке лошади. Достаточно напомнить, что общеизвестные произведения западной иппологической литературы XVII и XVIII веков (Плювинель, Ньюкестл, Де-ля-Гериньер и др.) посвящены почти исключительно вопросам так называемой высшей школы верховой езды. Качества отдельных пород оценивались в старинной литературе главным образом с этой точки зрения. Требования, предъявляемые к экстерьеру, были именно требованиями манежа.
Русская иппологическая литература XVIII века почти единогласна в такой, приблизительно, оценке отдельных конских пород: испанские (“шпанские”) лошади—“гордые в красоте своей и предпочитаются для войска и манежа всем прочим лошадям”, датские— “также к манежной езде способнейшие суть”, арабские и варварийские (“барбарские”) — принадлежат к прекраснейшим в свете, персидские и туркменские аргамаки — больше и статнее арабской лошади и “более ее способны для искусственной езды”, турецкие—породны, но “плохи во рту”, часто бывают злы, английские— “скачкой превосходят всех лошадей в Европе, хороши для езды на охоту”, польские — почти все заслуживают названия “аукционистов” по своей горячности и “астрономов”, так как дерут голову вверх. Все эти, также и некоторые другие породы, “могут служить заводским материалом для производства верховых лошадей”.
Далеко не так богат выбор пород, могущих служить для производства лошадей упряжного сорта. Из них на первое место русские источники XVIII века ставят неаполитанскую породу, подразумевая, очевидно, породу “корсьери” (corsieri), но не “дженетти” (genetti). Неаполитанская лошадь, по-видимому, была излюбленной упряжной породой в России в XVIII веке. По крайней мере, относительно придворных конских заводов мы имеем определенные указания на то, что в них неаполитанская порода численно преобладала, Неаполитанских лошадей современники описывают, как выделяющихся среди других своим “совершенным” или “чрезвычайным” ростом. И действительно, в то время как в отношении лошадей любой другой породы, поступивших в дворцовые заводы, мы не имеем указаний на рост, превосходящий 2 аршина 2 вершка (151 см), неаполитанские лошади бывали и 2 аршина 4 вершка (160 см) и даже 2 аршина б вершков (169 см) высоты в холке. В неаполитанских лошадях конские “знатоки, охотники и заводчики” XVIII века, для которых издавались книги вроде “Полезный дворянам коновал” (СПБ. 1779), ценили величавость во всех движениях и считали их лучшими парадными каретными лошадьми, неодобрительно отмечая лишь их тяжелые головы.
После неаполитанских признавались, “ради их бодрости”, пригодными для упряжи и датские, хотя “в первую голову они превосходны для кавалерии”, затем вскользь отмечались мекленбургские, “как лучшие из всех немецких”, и, что чрезвычайно интересно и показательно, в русской иппологической литературе XVIII века нигде ни одним словом не упоминается о голландских и фризских лошадях, которым впоследствии, под влиянием успехов коннозаводской работы Хреновского завода, будет уделено в первой четверти XIX века много места и внимания.
МЕТОДЫ ЗАВОДСКОЙ РАБОТЫ
Знакомясь ближе с коннозаводской работой XVIII века, можно отметить следующие самые характерные моменты.
С одной стороны, мы не видим, чтобы сформировалась идея чистопородности в ее приложении к коннозаводству, чтобы зарождалось учение о том, как вести породу по пути ее совершенствования путем сложной племенной работы. Как правило, ни одна порода не велась “в себе”.
С другой стороны, несмотря на широкое, даже широчайшее применение на практике межпородных скрещиваний, нельзя найти в литературе XVIII века указаний на возможность создавать какие-либо новые породы лошадей с помощью скрещиваний и на необходимость последующей планомерной, творческой работы с получаемыми помесями в течение ряда поколений.
Вся работа была ориентирована на производство лошадей пользовательного назначения, удовлетворяющих запросам сегодняшнего дня.
Наставлениями о пользе скрещиваний и определенными рецептами их (например, испанского жеребца давать “немецким и прусским сильным” кобылам, бахмата— “польским, датским и прусским” и т. д.) полны издания XVIII века. Посягать на какую-либо переделку и улучшение существующих издавна пород считалось невозможным и недостижимым; породы представлялись как бы от века существующими, застывшими, неизменяемыми, а ресурсы их признавались как бы неисчерпаемыми. Необходимо было только в каждом следующем десятилетии вновь и вновь покупать особей этих ценных пород за границей, а русским коннозаводчикам отводилась скромная, но дорогостоящая роль потребителей этих ресурсов. Очень интересной в этом отношении является книжка “О конских заводах” М. Меморского (1799), где автор не ограничивается одним лишь высказыванием положения “должно иностранных разводных лошадей доставать и стараться переменять породы”. Но и дает изложение известной теории Бюффона, явившейся обоснованием господствовавших в XVIII веке взглядов на скрещивание пород между собой как на средство “воссоздать первообраз” данного вида животного, “из частиц совершенства, которые богом распределены между отдельными породами”, которые при скрещивании и смешивании пород между собой “соединяются и стремятся к высшей красоте”.
Теория Бюффона именно в такой упрощенной или близких к ней интерпретациях была широко распространена и известна всей Европе. Многие заводчики следовали ей, но нигде во всей Европе, с помощью ее применения, не было выведено ни одной племенной породы животных, да, по-видимому, заводчики XVIII века и не ставили подобных задач, а проводили, как мы могли бы теперь сказать, промышленные скрещивания в целях получения пользовательных хороших животных.
В частности, межпородными скрещиваниями были охвачены почти все конские заводы XVIII века на континенте Европы, исключая разве таких, как Липпизанский (в окрестностях Триеста), Кладрубский в Богемии, Фредериксборгский в Дании, которые оставались верными приверженцами старинной испано-итальянской расы манежных лошадей.
Можно себе представить, с какое опасное орудие нередко превращалась господствовавшая теория Бюффона в руках российских коннозаводчиков, не имевших еще достаточного опыта и знания, но зато обладавших огромными материальными возможностями для осуществления всех своих замыслов, распоряжавшихся сотнями крепостных слуг, которые вынуждены были выполнять любые фантазии господина.
Судя по сохранившимся заводским книгам некоторых частных конских заводов XVIII века, повсюду в заводах из десятилетия в десятилетие шло самое бессистемное скрещивание лошадей отдельных пород, бесформенное нагромождение одной породы на другую. Не видно никакой идеи в коннозаводской работе, никакого плана ведения завода. Из поколения в поколение завод живет исключительно по прихотям вкуса хозяина; жеребца неаполитанского сменяет доппель-клеппер, доппель-клеппера—английский, английского—датский, датского—мекленбургский или турецкий и т. д.
Спрашивается, что может получиться от такого беспорядочного смешения пород, если завод будет полагаться только на счастье, на авось, на кем-то рекомендованный рецепт сочетания, не создавая для получаемых помесей необходимых условий выращивания, кормления и содержания, не проводя творческого отбора и подбора.
В Серебряно-Прудском конском заводе Д. Н. Шереметева за 30—40 лет переменили 70 выводных жеребцов-производителей десяти различных пород:
арабской, турецкой, английской, андалузской, неаполитанской, мекленбургской, датской, голландской и др., не считая самых разнообразных жеребцов собственного завода из первого и второго поколений скрещивания. В результате за долгие десятилетия существования заводу не удалось не только создать какую бы то ни было особую породу лошадей, но хотя бы наладить производство пользовательной лошади определенного типа. Надо добавить, что коннозаводчики XVIII века в своей заводской работе, как общее правило, чуждались родственного разведения, считая его противоречащим божеским и человеческим законам. Тем самым отпадали шансы на то, чтобы уловить и удержать с помощью родственных спаривании индивидуальные качества удачных особей, если бы таковые были получены и заводе.
] О влиянии Бюффона на коннозаводство второй половины XVIII века и о преломлении идей Бюффонэ в понимании скотозаводчиков и коннозаводчиков XVIII века имеются многочисленные указания в специальной литературе. См. П. Н. Кулешов. Научные и практические основы подбора племенных животных в овцеводстве, 1890:
И. И. Калугин. Скотозаводское искусство, 1915; G. Schwarznecker. Racen, Ziiciil-ung und Haltung des Pferdes. 2-е изд. 1884; I. U. D u e r s t. Kulturbistorislie Studicii, Bern (издано в 1920'x годах). А Иа более старых авторов: “Записки для охотников до лошадей на 1825-й год”, ч. ХГ: Л. Я. Исторический обзор российского коннозаводства;
Wo [ ! s I e i n J. С., t. I —Von dcr Gestiiterei, t. II —Brnchstiicke, Wi'en, 1786; J п s t i n u s J. Chr., Alls-enieine Gmndsatze, Wien, 1815; Bonneval G.. de, Les Haras francais (1830), Paris. 1884.
Всадник и лошадь, отвечавшие вкусам и моде начала XVIII столетия.
При отборе и подборе господствовавшие воззрения заставляли коннозаводчиков обращать внимание не столько на внутренние качества лошади, сколько на экстерьер, и притом преимущественно на такие стороны экстерьера, которые являются безразличными с точки зрения пользовательной и племенной ценности лошади. Конюшенная инструкция 1732 года гласит: “будучи в тех местах просмотреть вам все наши конские заводы и оные разобрать по доброте и по шерстям, как кобыл, так и жеребцов и приплодных от них жеребят, а именно, выбирая рослых, статных лошадей и чтобы в них природных пороков не было, а именно: седлистых, остро костных, головастых, шекастых, слабоухих, лысых и прочих тому подобных, а шерстьми прибирать годных к заводу: вороных, карих, гнедых, бурых, вороно-чалых, каре-чалых и буланых. А прочих шерстей в заводах не держать, разве которые кобылы чистые и годные к шпанским, английским, персидским жеребцам для заводу будут, и тех больше ста кобыл не держать; и которые кобылы выбраны годные к заводам будут, оных разобрать по шерстям, дабы одна шерсть с другой в заводе не весьма мешалась”.
Здесь все характерно: и полное игнорирование вопроса о внутренних .качествах лошади, и умолчание о ряде бесспорных пороков, препятствующих заводскому назначению лошади, и одновременно предъявляемые требования браковки лошадей за головастость, щекастость, слабоухость, и, наконец, исключительное внимание, которое уделяется масти, вплоть до рекомендации подбора кобыл и жеребцов по мастям. Этот принцип подбора оставался в силе и повторялся в различных руководствах до самого конца XVIII века, причем авторы руководств единогласно утверждали, что “подбор кобыл к жеребцам в масть одинаковую есть способ вернейшего их оплодотворения” 3.
' “Журнал коннозаводства и охоты”, 1842, июль—декабрь, стр. 332.
2 “Еженедельник для охотников до лошадей”, 1823. Теннекер. Наука о конских заводах, стр. 351.
Вообще вопросы мастей были модными в XVIII веке. Старательно разводили лошадей любительских мастей и отмастков: соловых, буланых, розовых, чубарых, различного рода пегих, моренкопфов (чалых с черными головами), изабеловых и т. д. О том, что жеребцов-производителей следует выбирать после их испытания в езде, в работе, в скачках,— в книгах XVIII века мы не находим ни одного слова.
Пышные гривы и хвосты ценили, пожалуй, больше, чем все другие достоинства лошади. Среди всех жеребцов, которые перебывали в дворцовых придворных заводах, наибольшую славу заслужил и прочную по себе память оставил вороной жеребец Гарди, родившийся в Хорошовском заводе в 1766 году от ломбардского жеребца. Чем же прославился Гарди? А вот чем: он “хвост имел длиною в 7 аршин, который вкладывался в кошель”.
ТЕХНИКА КОННОЗАВОДСКОЙ РАБОТЫ
Документы эпохи полны указаний на низкий уровень коннозаводской техники и жалоб на невежественность лиц, непосредственно руководящих конскими заводами. В качестве управляющих, смотрителей, штутмейстеров в конских заводах по большей части подвизались первые назвавшиеся, бравшиеся за это дело иностранцы-авантюристы, искатели счастья, побродяги по белу свету, хорошо еще, если они были берейторами или унтер-офицерами кавалерии. Сами невежественные в коневодстве, они не в состоянии были почерпнуть необходимые им познания и из коннозаводской литературы XVIII века, с трудом еще освобождавшейся от средневековых закоснелых взглядов и понятий.
В 1787 году в России вышел в свет и получил широкое распространение перевод немецкого издания книги Георга Симона Винтера фон Адлере Флигель “О заводе конском”. Книга эта полна доказательств самого темного и грубого невежества, коннозаводских предрассудков и суеверий, вплоть до рассказов о лошадях с человеческими головами и до рисунков, изображающих случку кобылы с быком в целях получения буцефала. В полном ходу астрология: звезды влияют на судьбу как людей, так и животных, поэтому случку надо производить не иначе, как в определенные часы и определенные дни недели, разные для каждой масти, “дабы зачатие произошло для каждой масти под знаком благоприятного ей созвездия”. Коннозаводчик должен уметь распознавать хорошие и дурные масти, знаки и прилеты. Между лошадей разных мастей “хорошие и худые лошади быть могут, что зависит единственно от того, что одна переменившаяся шерсть более меркурия и соли в себе имеет, нежели другая”. Конский завод должен быть украшен флагами, горящими разноцветными фонарями, во дворе его должна играть музыка, должны бить барабаны, раздаваться ружейные и пушечные выстрелы—все это лошадям полезно. Но женщины, женщины! Вот где таится опасность для завода. Им должен быть доступ в .конский завод категорически запрещен, ибо “от их глаза начинается у кобыл выкидыш” 2.
1“Еженедельник”, 1823, стр. 440.
2 К своему позору и посмеянию со стороны всего прогрессивного человечества, “просвещенные” коннозаводчики стран загнивающего капитализма пытаются возродить средневековые астрологические бредни. Американская специальная печать с готовностью представляет столбцы своих коннозаводских журналов для писаний шарлатанов, занимающихся “астродиагнозом” и предсказывающих счастливые и зловещие для здоровья и будущей скаковой карьеры жеребят сочетания планет и созвездии в небе. Как на характерную, укажем на статью М. С boat с—“Astro Diagnosis of Horse Ailments” в № 19, т. LX журнала The Blood Horse за 1950 год.
Если таковы были учители, то каковы же были их ученики, которые, странствуя из завода в завод вдоль и поперек нашей страны, учили всех и каждого, как надо вести коннозаводское дело?
Содержание племенного состава и воспитание молодняка конских заводов, за малым исключением, производилось далеко не рационально. Большую часть года, не менее 6 месяцев, матки и молодняк содержатся исключительно на подножном корму. Зимою жеребых кобыл подкармливают лишь соломой, морят голодом- жеребят овсом не кормят, “чтобы не были щекасты”. Конюшни примитивны; водопой, даже и зимой, как общее правило,— из проруби. В результате, как писал критиковавший уже в начале XIX века постановку дела в русских конских заводах автор книги “Новый русский конский заводчик, конюший, ездок, охотник и коновал” (Москва, 1809), коннозаводчики зачастую от 30 и более маток в заводе имеют ставку в одну-три головы, “да и тем бывают довольны”.
Низкий уровень коннозаводской техники, по всем данным, был больным местом коннозаводства — не только русского, но и мирового — и лишь в последнее десятилетие XVIII века специальная литература начинает уделять больше внимания вопросам рационального ведения конского завода, вопросам кормления, содержания и ухода за лошадью. Управляющие и другие иностранные начальники конских заводов всячески старались невежество своего руководства возместить добросовестностью и качеством работы низшего обслуживающего персонала, завода, повышая требования к последнему и перекладывая ответственность за состояние завода на крепостных конюших, конюхов, маточников, табунщиков и т. д. Короче говоря, старались “разложить изъян на крестьян”.
Чтобы читатель мог сразу составить себе представление о том, какого беззаветное самоотвержение требовалось от крепостных работников завода, причем оно не ставилось им в заслугу, а считалось чем то само собою разумеющимся, приведем только одну цитату из русской книги 1783 года— “Городской и деревенский коновал или собрание необходимо нужных наставлений, каким образом заводить, содержать и лечить лошадей, коров и овец”.
Глава XVI книги рассказывает о должности конюшего и конюхов. В ней мы читаем: “...истинный и добрый правитель конский должен иметь трезвость, терпение, веру, любовь непринужденную к лошади, не женатый, дабы жена с детьми не отвлекала его от должности”.
Так иногда мелкая подробность, оброненная невзначай деталь быта, ярко запечатлевает характерные особенности общественных отношений и лучше освещает эпоху, чем целые страницы сухих научных рассуждений. Крепостной конюший обрекался на безбрачие затеуг, чтобы все его способности, помыслы и стремления сосредоточивались на единственной цели — радении о барском добре. Тяжела была жизнь и участь крепостного персонала, приписанного к конскому заводу, и вряд ли ее могла скрасить и “любовь непринужденная” к лошадям. Не мимо молвилась старая пословица — “Кому село Любово, а кому горе лютое”.
Л. П. ВОЛЫНСКИЙ КАК ПРЕДСТАВИТЕЛЬ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КОННОЗАВОДСКОЙ МЫСЛИ
У каждого, кто внимательно прочтет предшествующие страницы, должен возникнуть законный вопрос: ведь не могло все русское коннозаводство быть отдано в безраздельное хозяйствование чужеземных берейторов, а вся зоотехническая мысль быть в плену у иностранных авторов и их переводчиков? Русское коннозаводство имело в прошлом прочные корни и достигло еще в допетровской России цветущего состояния. Русская коневодческая мысль и тогда не чуждалась полезных заимствований с Востока: не только аргамаки, но и произведения восточной коннозаводской мудрости, выдержки из разных Faras-Nama, “книг о лошади”, проникали к нам через Среднюю Азию и Персию; Москва не отказывалась и от переводов книг, издававшихся на Западе, но при всем том коннозаводство Московской Руси имело свой собственный, старинный, веками сложившийся уклад, конские заводы, из которых некоторые, как, например, Александровский, Хорошевский, восходили еще к XV—XVI векам, имели свой накопленный опыт, свои приемы коннозаводской техники 2.
Конские заводы — царские, монастырские, боярские, пусть не вес. пусть в небольшом числе, пусть растеряв три четверти своего конского со става, но все же продолжали существовать и в XVIII столетии, и в заводах этих, а также в конюшенных волостях и слободах (например, в Гавриловской слободе) должны были бытовать, передаваться от отца к сыну временем освященные навыки, опытом поколений проверенные наблюдения, правдой жизни подсказанные советы.
Не могли сразу, в царствование Петра I, перевестись на Руси все любители и ценители лошади и среди дворян-помещиков и даже среди приближенных царя. Одним из таких коннозаводчиков, принесших в XVIII век страсть к лошади и опыт бояр Московской Руси XVII века, был Артемий Петрович Волынский, известный своей злополучной судьбой.
Он много видел лошадей на своем веку, побывал в Польше, в Турции, несколько лет прожил в Персии, куда он был послан Петром I “в характере посланника”, был хорошо знаком с кочевым коневодством татар и калмыков.
После казни Артемия Волынского в казну было взято 362 принадлежавших ему “заводных жеребцов, кобыл и приплодных жеребят”; по отношению к ним указ от 12 сентября 1740 года предписывал: “Неаполитанских, турецких, грузинских, прусских и аргамачьих жеребцов, кобыл и с жеребятами от них принять в дворцовые конюшенные заводы” (таких поступило 171 голова), “а прочих жеребцов и кобыл ростом 2 арш. 2 вершк. и более (151 см и выше.—В. В.) употребить к драгунским заводам” (таких оказалось 175 голов), и 16 лошадей получили другие назначения.
Коннозаводские взгляды А. П. Волынского нашли свое отражение в ряде официальных документов, относящихся к тем годам, когда он “имел дирекцию на конюшенной канцелярии и смотрение над всеми дворцовыми заводами”. Волынский выхлопотал себе право отозвать в конюшенную канцелярию, независимо от того, “у каких ныне дел” они бы ни были, “из дворян искусных людей, которые порядочно ведут в домах и деревнях своих экономию и имеют нарочитые свои домашние лошадиные заводы”. Волынский стоял во главе “Комиссии о сочинении вновь государственных конских заводов”. Им были разосланы доверенные лица в разные губернии для осмотра и описи мест, “удобных для учреждения конских заводов”. Составленная программа обследования была написана с большим практическим знанием нужд и требований коннозаводского хозяйства 3.
1Так, например, в 1670 году был переведен с французского труд Антуана Плювиналя “Le Manege Royal” под названием "Книга лошадиного учения”; в 1685 году — известная польская “Hippika abo nauka о honjach” Кристофа Монвида Дорогостайского;
в 1696 году переводчиком Посольского Приказа П. Шафировым—“Книга лекарственная о конских болезнях”. (См. А. И. Соболевский. Переводная литература Московской Руси XIV—XVII веков, 1903.)
2 См. “Записки” на 1825-й год, а также статьи Н. В. Кукольника, “Старина— конюшенное дело” и другие, печатавшиеся в журнале “Коннозаводство и охота” в 1842—1845 годах.
3 Через 2 года работы—11 ноября 1734 года—Комиссия представила описи и все материалы на 105 “удобных мест, для учреждения на них конских заводов, числом на 35 945 лошадей без приплода”. Но проект организации всего этого числа конских заводов остался, как известно, неосуществленным.
Одновременно Волынский заботился о наведении порядка в существовавших уже дворцовых заводах. В своих распоряжениях и указаниях он постоянно обращает внимание на упорядочение кормовой базы хозяйств, на улучшение лугов и пастбищ, “дабы все луга, которые от несмотрения заросли, заблаговременно расчищены и в доброе учреждение приведены были, также и травы в удобное время всегда кошены и сена убраны были,... понеже вся сила содержания конских заводов состоит в доброте трав и целости сена”. Начиная с 1732/33 года Волынский предписывал в конских заводах возводить постройки для жеребят— “покои к будущей зиме”. В 1737 году предложено было в заводах “учредить особые водогрейные очаги”, “к чему куплено в каждый завод по 2 чугунных котла в 20 вёдр, которые предписано вмазать”.
В том же году во всех подведомственных Волынскому заводах были выстроены “лековые конюшни”, т. е. конские лазареты. В 1730-х годах “подьяческие и понамарские дети” из конюшенных волостей ежегодно посылались в Москву в школу при Главной конюшенной канцелярии, где они поступали в обучение к “знатным коновалам” иноземцам.
По-видимому, эта школа впоследствии была переведена под Москву в Хорошовский завод. В Москве была построена первая “Конская аптека” (архитектором Бове).
Все это свидетельствует о том, что в лице Артемия Волынского мы имеем незаурядного деятеля отечественного коннозаводства, а не просто фантазера-прожектера, каким его себе иногда представляют на основании его неосуществленных грандиозных проектов.
В своем собственном заводе Волынский разводил, видимо, очень хороших лошадей. Все заводские жеребцы и кобылы оказались выше 2 арш. 2 вер. росту и хороши по себе, так что брак при отобрании завода в казну составил всего 7 голов, которые и были проданы “в пользу Конюшенной канцелярии”. Основываясь на словах указа от 12 сентября 1740 года (см. выше), надо предполагать, что личные симпатии А. П. Волынского, в соответствии с традициями Московской Руси, склонялись на сторону восточных лошадей:
“турецких”, “грузинских”, “аргамаков” (персидских и среднеазиатских).
Из пощаженных временем документов Волынского следует отметить еще один—предписание заканчивать припуск кобыл к персидским аргамакам к 15 мая. Видимо, Волынский хорошо знал, что поздно рожденные жеребята развиваются хуже, и остерегался их в заводе.
КОННОЗАВОДЧЕСКИЕ ИТОГИ XVIII ВЕКА
Давая по возможности объективную и справедливую оценку русскому коннозаводству второй половины XVIII века, необходимо отметить, что внешняя картина расцвета кон но за во дет в а сопровождалась рядом нездоровых явлений. Кон но за во дет во было по большей части оторванным от широких потребностей коневодства страны. Конские заводы не создали необходимой стране лошади упряжной и рабочей. Развиваясь односторонне, преимущественно под влиянием запросов армии, они, правда, оказались сравнительно быстро в состоянии удовлетворить спрос государства на кавалерийскую лошадь — и в этом была их заслуга. Однако даже и в деле производства верховых лошадей они не оказались на высоте вследствие принятых методов племенной работы. Первое поколение помесей происходило от выводных ценных производителей и оказывалось, большею частью, хорошими пользовательными лошадьми, но дальнейшая неумелая заводская работа с ними приносила полнейшее разочарование, которое охватило в начале XIX века широкие коннозаводческие круги, получив отражение и в специальной литературе. Как об этом писалось 150 лет назад: “...продукт смешивания разноплеменных лошадей во втором и в третьем поколении не только не заимствовал красоты и доброты своих родоначальников, но рождались лошади слабые и безобразные, прекрасные вначале заводы не удерживали своей ценности”1.
Кроме того, условные вкусы, тяготение к определенным мастям, к лошадям без отметин, к красивым шеям и головам, без должного внимания к внутренним достоинствам лошади, к ее рабочим качествам, являлись также тормозом развития коннозаводства, были также вредны для дела коннозаводства.
П. Н. Мяснов в 1833 году писал: “Наконец, весьма долгое время господствовавший в России вкус к лошадям красивым, темных шерстей, без малейших белых отметин, возвысил ценность оных до чрезвычайности, заставил всех коннозаводчиков поставить целью одну оную условную красоту, и лошади почти целого государства в таковых превратились. На больших конских ярмарках видишь тысячи лошадей: все рослые, шерстей темных, без малейших белых пятен, с красивыми длинными шеями, острыми ушами, и в сих только для глаз приятных прелестях заключаются все их качества; и заводчики ныне не знают, куда с ними даваться” 2.
Таким образом, несмотря на быстрый рост коннозаводства в количественном отношении, в качественном — результаты коннозаводческой работы не стояли ни в каком соответствии с огромными затратами капитала, труда и племенного материала, которые были вложены в данную отрасль хозяйства и во второй половине XVIII века.
1Л. Я. Исторический обзор Российского коннозаводства. См. также Ф. Г. В о л г е-6 о р н. Об усовершенствовании конских заводов в России, изд. 2-е, 1828.
2 П. Н. М я с н о в. О воспитании скаковых лошадей и о приготовлении оных к скачке, М., 1833, стр. 24.
С чисто зоотехнической точки зрения важнейшей причиной малоуспешной коннозаводческой работы, при наличии ряда общих причин, обусловивших неудачи дворянского крепостнического коннозаводства, были те безудержные, бесплановые и бессистемные скрещивания, которые буквально свирепствовали в конских заводах конца XVIII века, превращая их в хаотическое смешение лошадей всех сортов и пород, без применения в работе каких-либо правильных принципов творческой селекции, при беспомощной, примитивной постановке кормления и содержания, при допотопных, закоснелых приемах выращивания молодняка, при полном неумении создать условия, способствующие развитию у помесей свойств, наследственное закрепление которых желательно получить. Без создания же таких условий никакие скрещивания не могут дать положительных результатов.
Отсутствие коннозаводческого опыта, барское самодурство, при огромных материальных возможностях, подстрекаемое к рискованнейшим экспериментам ложно понятыми доктринами,— все это вместе взятое сделало из русских коннозаводчиков XVIII века своего рода алхимиков, искавших наугад и наудачу философский камень, идеальную лошадь-первообраз, никогда не существовавшую в природе. В результате, тысячи и десятки тысяч заводских племенных лошадей большой ценности были брошены в плавильные тигли' коннозаводской алхимии и на глазах у всех сгорали без следа и остатка. Это была эпоха блестящего расточения коннозаводских ценностей.
Восемнадцатый век ознаменовался неудачами коннозаводской работы не только в России. Феодальные сеньоры во Франции, владетельные курфюрсты, герцоги и князья в Германии к концу XVIII века также оказались у “разбитого корыта”. И специальная литература начала XIX столетия обрушилась на Бюффона за его теорию скрещиваний и на смену ей выдвинула принцип чистоты пород.
Не следует, однако, делать слишком широкие обобщения и думать, что все русские конские заводы велись в XVIII веке по иностранным указкам и неудачно.
К счастью для русского коннозаводства и его дальнейшего самобытного и независимого от Западной Европы развития, существовали в эту эпоху русские коннозаводчики и русские конские заводы, которые выделялись на общем неприглядном фоне феодального дворянского коннозаводства, которые сберегали и систематически улучшали свой племенной состав, которые не разлетались фейерверком быстрых и необдуманных экспериментов. Эти коннозаводчики из года в год в продолжение десятилетий вели планомерную, творческую, созидательную работу, ставили себе задачи не только сохранить племенные ценности, но и дать стране новые породы, отвечающие ее запросам и требованиям, породы, которым в дальнейшем суждено было сыграть совершенно исключительную роль во всем последующем развитии русского коннозаводства. И первое место среди этих, делавших большое государственное дело, конских заводов по праву принадлежит Хреновскому конскому заводу Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского.
Здесь, на благодатной почве русских черноземных степей, в своеобразных условиях климата, кормления и содержания, под воздействием дружных целеустремленных многолетних усилий русских людей, напряжением русского ума и таланта, возникли наши русские породы лошадей, коренным образом отличавшиеся от всех других, дотоле известных миру. В Хреновском конском заводе зародились русская верховая лошадь и орловский рысак, которого затем признала своим вся Россия.