Глава II
АЛЕКСЕЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОРЛОВ-ЧЕСМЕНСКИЙ
Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский был одним из ближайших участников всех крупных событий первых лет царствования Екатерины II.
Самый умный, смелый и энергичный из всех пяти братьев Алексей Орлов был душою переворота 1762 года, переворота оскорбленной русской гордости и национального протеста против внешней политики Петра III, который с первого дня вступления на престол повел себя как голштинский вассал прусского короля Фридриха II.
Кровавые жертвы, понесенные за семь лет войны, были забыты, победные русские знамена, развевавшиеся над Берлином, Кенигсбергом, Штеттином, сняты, все завоевания отданы, интересы России преданы.
В русской армии, сразу после победы над пруссаками, вводились прусские военные порядки и прусская военная форма. Глухой ропот охватил широкие круги русского общества, армии и народа. Участники и ветераны семилетней войны — братья Орловы принадлежали к числу их-открыто высказывали свое возмущение. Со свойственной ему быстротой, решительностью и бесстрашием А. Г. Орлов сумел оценить создавшееся положение. Восстание в гвардии удалось и за ней вся, стихийно недовольная Петром III, Россия присягнула Екатерине II.
Через несколько дней после переворота А. Г. Орлов стал главным действующим лицом Ропшинской драмы. “Неукротимые, бурные силы жили в этом необычайном человеке”,—говорит о нем академик Е. В. Тарле,— в жизни своей Алексей Орлов был человеком “абсолютно ни перед чем не останавливающимся. Никакие, ни моральные, ни физические, ни политические препятствия для него не существовали и он даже не мог взять в толк, почему они существуют для других...”1
В течение первых 12 лет царствования Екатерины Алексей Орлов был одним из ближайших участников всех дел и проектов императрицы. Брат его, Григорий Орлов, был официально признанным фаворитом императрицы, и братья Орловы принимали ближайшее участие во всех делах как внутренней, так и внешней политики первого десятилетия царствования Екатерины 2.
1Е.В. Тарле. Чесменский бой и первая русская экспедиция в Архипелаг, М., 1945, стр. 15—16.
С их помощью Екатерина осуществляла “либеральные” затеи первых лет своего царствования, проводила секуляризацию церковных и монастырских земельных имуществ, объявляла свободу торговли земледельческими продуктами, провозглашала идеи просвещенного абсолютизма, создавала знаменитую комиссию 1768 года, “фарсу депутатов”, развивала в “Наказе комиссии” мысли Монтескье и Беккария, учреждала Вольное экономическое общество, где в эти годы ставился в программу дня даже вопрос эмансипации. Напомним известный факт, что в 1767 году на конкурсе, объявленном Вольным экономическим обществом, получило первую премию, а затем, по настоянию именно братьев Орловых, было издано сочинение Беарде, в котором он высказывался за признание права собственности крестьянина на землю и за отмену крепостного права, ибо “собственность не может быть без вольности”.
Зенита своей славы Алексей Орлов достиг в первую русско-турецкую войну 1769—1774 годов, когда имя его прогремело по всему миру. Им было предложено Екатерине II и им же было осуществлено исключительно трудное предприятие, для выполнения которого потребовались предусмотрительность, решимость и хладнокровие Алексея Орлова. Русскому флоту, во главе которого был поставлен А. Г. Орлов, было предписано обогнуть в круговом плавании Западную Европу, напасть на много сильнейший, веками господствовавший в Средиземном море турецкий флот, победить его в собственных, внутренних турецких водах, и, поддержав и раздув пожар восстания, вспыхнувший против турков- поработителей на Балканах, в Морее и Архипелаге, создать Оттоманской Порте неотвратимую угрозу с тыла.
Вся Европа в течение долгих месяцев с нескрываемым неодобрением и злорадством взирала на смелое предприятие, предсказывая бесславное поражение и гибель русским эскадрам, предводительствуемым, к тому же, не адмиралом, а кавалерийским генералом. Вскоре, однако, выяснилось, что Алексей Орлов умел сочетать бесстрашие с организаторскими способностями, стратегическую дальновидность и разносторонность с быстротой, глазомером и натиском, присущими славной русской школе полководцев и флотоводцев.
А. Г. Орлов во главе русского флота применил ту же наступательную тактику, какая отличала действия П. А. Румянцева и А. В. Суворова на суше. Невзирая на численное превосходство врага, Орлов стал настойчиво искать с ним встречи.
24 июня 1770 года он атаковал турецкий флот в Хиосском проливе и обратил врага в бегство. Турецкий флот отступил к Чесменскому заливу, под прикрытие береговых батарей. Орлов добивается, однако, не просто выигрыша сражения, но уничтожения живой силы противника, и, поддержанный адмиралом Г. А. Спиридовым, через сутки отдает приказ: “Наше дело должно быть решительное, чтобы оный флот победить и разорить, не продолжая времени”1.
И вот 26 июня при Чесме в ночном бою поставленная цель была достигнута: турецкий флот был разгромлен и сожжен.
А. Г. Орлов поступил как бы в точном соответствии с суворовскими принципами: “Оттеснен враг — неудача; отрезан, окружен, рассеян — удача”. И еще: “Преследовать неприятеля денно и нощно до тех пор, пока истреблен не будет”.
В бою при Чесме геройским мужеством прославили себя русские моряки — матросы, лейтенанты, капитаны и адмиралы.
1См. у Е.В. Тарле, ук. соч., стр. 52.
Чесменский бой объял ужасом Турцию, наполнил изумлением Европу и навсегда остался незабываемым памятником русской славы. В день 26 июня 1770 года А. Г. Орлов вписал свое имя на страницы истории в ближайшем соседстве с именами П. А. Румянцева, А. В. Суворова, М. И. Кутузова и других героев русского оружия.
Почти через полвека, в память об этом дне, в стихотворении “Воспоминания в Царском селе” юноша Пушкин назовет рядом имена Орлова. Румянцева и Суворова и воскликнет: “О, громкий век военных споров, Свидетель славы россиян!”
После победы при Чесме и до самого заключения в 1774 году мира с Турцией русский флот, под командой А. Г. Орлова, владычествовал в водах Эгейского моря.
Свое более чем пятилетнее пребывание за границей, во время которого он посетил большинство стран Западной Европы, не говоря уже о Ближнем Востоке, Алексей Орлов использовал умело и широко как для обогащения своего конского завода высокоценными и племенными лошадьми, так и для пополнения и расширения своего зоотехнического кругозора.
Современники Орлова писали: “Богатый своего времени вельможа и страстный охотник до лошадей, он не ограничился поверхностными познаниями, как ныне многие коннозаводчики, но, будучи за границей, сам слушал лекции профессоров ветеринарной школы и обозревал лучшие коннозаводческие учреждения в различных государствах”. Не остались, повидимому, вне поля его зрения ни теоретические работы Бюффона и Буржеля, ни практическая деятельность английского зоотехника Бэквелла1, но ни к кому не поступил он в выученики, ничьим робким подражателем не собирался стать. Обогащенный знаниями и опытом Запада, Алексей Орлов сохранил в полной мере независимость зоотехнической мысли.
К тем же годам заграничных странствований (1769—1775) относится кассовый ввоз приобретенных А. Г. Орловым для конского завода лошадей. Целыми партиями ввозят жеребцов и кобыл с Запада, с Юга и Востока: из Дании, Англии, Испании, Италии, из Персии, Армении и, наконец, из Аравии и Турции. Если приобретение ценных племенных лошадей в странах Запада зависело главным образом от умелого выбора и готовности к неограниченным денежным затратам, то лишь благодаря счастливому сочетанию обстоятельств Алексей Орлов оказался обладателем таких арабских и турецких коней, равных которым по качеству, возможно, никогда и не ввозилось в Россию и в Европу.
В XVIII веке вывод из Аравии и из стран Ближнего Востока высокоценных племенных лошадей был сопряжен с исключительными трудностями. Из Европы снаряжались целые экспедиции, но поиски коней обычно приносили очень малые результаты, а иногда оканчивались и гибелью участников. Так, например, известна экспедиция, снаряженная князьями Сангушко в конце XVIII века, пробывшая в пути свыше трех лет, стоившая больших денег, потребовавшая, прямо-таки, героических усилий участников, потерявшая нескольких человек и, наконец, завершившаяся приводом четырех жеребцов, положивших основание известному рассаднику арабских лошадей “Славута” на Украине.
Несомненно, что при заключении мира победитель при Чесме имел такие возможности удовлетворения охватившей его коннозаводской страсти,
1Русский посол в Англии С. Р. Воронцов, через которого А. Г. Орлов всегда выписывал лошадей, лично посетил Бэквелла, о чем в дневнике Бэквелла осталась запись.
о каких никогда не мог мечтать ни один коннозаводчик Европы; к тому же, богатейший вельможа России, он не скупился на деньги и подарки.
А. Г. Орлов добывал себе арабских и азиатских — турецких и персидских—коней еще во время войны. Иногда это был захват, на правах военной добычи, иногда покупка, а кое-когда и дар. Так, например, в 1771 году Али-Бей, независимый и враждебный Турции мамелюкский султан Сирии, которому русская эскадра оказывала помощь, подарил Орлову гнедого жеребца (впоследствии названного Алибеем) и нескольких кобыл.
После заключения мира А. Г. Орлов получил несколько первоклассных жеребцов и маток от одного турецкого паши, вся семья которого после Чесменского боя попала в плен к русским и была Орловым невредимой и с подарками отпущена на свободу. Паша оказался страстным любителем и знатоком лошадей и сумел достойно отблагодарить Орлова после заключения мира.
По заключении Кучук-Кайнарджийского мира сам турецкий султан подарил Орлову, как сообщает В. И. Шишкин, еще имевший в своем распоряжении в начале XIX столетия все архивы Хреновского конского завода, “настоящих первоклассных жеребцов”. Такие подарки по окончании войны были в обычае восточных властителей. М. И. Кутузов также после победы над Турцией в 1812 году получил при заключении мира в дар от турецкой султана арабского жеребца.
Султану было из чего выбрать жеребцов для подарка А. Г. Орлову. На султанской конюшне стояло до 3 тысяч жеребцов из различных подвластных или дружественных султану стран: Аравии, Малой Азии, Персии, Туркмении и т. д. Отбор коней для такого признанного охотника и знатока, каким был А. Г. Орлов, производился, несомненно, особо тщательно, выбирались только жеребцы “отборные из отборных”, как писалось в старину в характеристиках производителей.
Но одних только дареных коней А. Г. Орлову было мало. Пока русский флот продолжал еще стоять у берегов Морей, А. Г. Орлов “через морейцев и пособием турецкого правительства посылал покупать арабских лошадей в Египет и Аравию и за все это платил большие деньги”1.
По преданию, жеребец Сметанка обошелся Орлову в 60 тысяч рублей, неимоверная по тому времени сумма.
В одном из старых английских изданий нам удалось найти интересную характеристику требований, которые предъявлял А. Г. Орлов к покупаемым лошадям. В книге приводится любопытная выписка из арабского аттестата 70-х годов XVIII столетия на лошадь, вывезенную из Аравии через Англию. В аттестате, после удостоверения происхождения лошади, цветистым языком превозносится ее ценность; говорится о том, что некий Бени Шукр приставил к ней и пустыне охрану из 30 человек, а затем идет восхваление ее достоинств: “Когда русский генерал граф Орлов, который хотя и был красив, но весил очень много (указывается вес—почти 9 пудов на русские меры веса- В.В.) сел на нее и проскакал на ней вскачь все положенное большое расстояние, она была утомлена не больше, чем если бы несла перышко” 2.
Этот документ, конечно, не может служить доказательством истины всего в нем сказанного, но он, бесспорно, свидетельствует о том, что Орлов лично осматривал и испытывал приводимых ему на продажу лошадей, причем произвел на местное население большое впечатление своим богатырским дородством.
1В. И. Шишкин. Описание Хреновского завода (в книге В. И. Коптева, “Материалы к истории русского коннозаводства”, стр. 103).
2 Dixon H. H. (“The Druid”), стр. 103. Post and Paddock. London, 1859.
Из числа приобретенных в Аравии и Турции лошадей А.Г. Орлов по окончании войны вывел, точнее сказать, довел до России 30 жеребцов и значительное количество кобыл. Из этого числа жеребцов 18 были подведены Екатерине II и получили назначение в придворные конские заводы, где и нашли себе могилу: не то, что породы от них, но даже памяти, хотя бы кличек их, не сохранилось; 12 жеребцов и 9 кобыл поступили в конский завод А. Г. Орлова. Их судьба была иная.
Все приобретенные в 1774 году лошади были доставлены в Россию морем, все, исключая одного жеребца, которого, ввиду его особой, совершенно исключительной ценности, не решились доверить морю и который был приведен сухим путем, под военной охраной и с фирманом блистательной Порты, из Аравии через Турцию, Венгрию и Польшу в Москву, куда он прибыл лишь в 1776 году. Этим жеребцом был серебристо-белый жеребец Сметанка- родоначальник орловского рысака.
А. Г. Орлов- опальный вельможа
По возвращении на родину Алексей Орлов был осыпан всяческими наградами, получил орден Георгия I степени, стал именоваться Орловым-Чесменским- в честь Чесменского боя, но при дворе песня его была уже спета. К этому времени его брат Григорий Орлов потерял положение фаворита, и вскоре вся семья Орловых была отстранена от активного участия в делах государственных и военных. В 1775 году Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский был “уволен навсегда от военной службы”.
С этого времени А. Г. Орлов проживал в Москве в своем Нескучном дворце, ведя ту неоднократно описанную в литературе деятельно-праздную жизнь опального вельможи, в которой его богато одаренная натура тщетно искала выхода своим могучим силам.
'На помещаемой здесь медали, выбитой в 1770 году в честь Чесменского боя н А. Г. Орлова, портрет последнего, по отзывам современников, “поразительно схож”. (Д. А. Ровинский. Подробный словарь русских гравированных портретов, 1887, г. II, стр. 1397).
В посвященном Орлову стихотворении “Афинейскому витязю” (1796)” которое по цензурным соображениям смогло появиться в печати лишь в 1808 году. Г. Р. Державин выразительно и сжато сказал:
“Его покой — движенье.
Игра, борьба и бег”.
И. С. Тургенев в уста старика однодворца Овсянникова вложил такое описание жизни Алексея Орлова в Москве на покое: “Много вельмож видел — и всяких видел, жили открыто, на славу и удивление. Только до покойного графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского не доходил ни один. Алексея-то Григорьевича я видел часто: "дядя мой у него дворецким служил."
Изволил граф жить у Калужских ворот, на Шаболовке. Вот был вельможа! Такой осанки, такого привета милостивого и вообразить невозможно и рассказать нельзя. Рост один чего стоил, сила, взгляд! Пока не знаешь его, не войдешь к нему, боишься, точно робеешь, а войдешь—словно солнышко тебя пригреет и весь повеселеешь. Каждого человека до своей особы допускал и до всего охотник был. На бегу сам правил и со всяким гонялся, и никогда не обгонит сразу, не обидит, не оборвет, а разве под самый конец переедет; и такой ласковый- противника утешит, коня его похвалит.
Голубей-турманов держал первейшего сорта. Выйдет, бывало, на двор, сядет в кресла и прикажет голубков поднять; а кругом на крышах люди стоят с ружьями против ястребов. К ногам графа большой серебряный таз поставят с водой: он и смотрит в воду на голубков.
Убогие, нищие сотнями на его хлебе живали... и сколько денег он передавал!
А рассердится—словно гром прогремит. Страху много, а плакать не на что: смотришь,—уж и улыбается. Пир задаст—Москву споит!.. И ведь умница был какой! Ведь Турку-то он побил! Бороться тоже любил; силачей к нему из Тулы возили, из Харькова, из Тамбова, отовсюду. Кого поборет — наградит, а коли кто его поборет — задарит вовсе и в губы поцелует”.
Алексей Орлов был общительным и доступным. Когда Державин, будучи в Преображенском полку солдатом, пришел к Орлову, майору полка, “без всякой протекции” и сказал, что он обижен, то Орлов внимательно разобрал его дело и произвел его в офицеры1.
Доступность Орлова и простота его манер удивляли чванных английских лордов и церемонных французских маркизов. Английский посол, граф Кэткару, отдавая дань качествам Орлова как государственного деятеля и флотоводца, в то же время добавлял: “Он не говорит по-французски... Манеры его необыкновенно просты, хотя и не лишены достоинства. Он... ведет себя таким образом, что не возбуждает зависти” 2.
Автор известных “Записок современника” С. П. Жихарев 3 в старости писал:
“Герой Чесменский доживал свой громкий славою век в древней столице. Какое-то очарование... привлекало к нему любовь народную. Неограниченно было уважение к нему всех сословий Москвы, и это общее уважение было дано не сану богатого вельможи, но личным его качествам. Граф А. Г. Орлов был типом русского человека: могучий крепостью тела, могучий силою духа и воли, он с тем вместе был доступен, радушен, доброжелателен, справедлив; вел образ жизни на русский лад и вкус имел народный: любил разгул, удальство, мешал дело с бездельем и всему находить умел свое время”.
1Сочинения Г. Р. Державина под ред. Я. К. Грота, изд. Академии наук, т. III. 1866, примечание 103-е на стр. 668.
2 Биографический очерк В. Г. Орлова. 1878, т. I, стр. 12.
3 Мемнон Волунин (псевдоним С. П. Жихарева). Статья “Федор Семенович Мосолов” в № 2 “Журнала коннозаводства и охоты” за 1824 год, стр. 45.
По свидетельству Г. Р. Державина, Орлов “любил простую русскую жизнь, песни, пляски и все другие забавы простонародные”; ему было свойственно “просторечие”1. Про А. Г. Орлова, спортсмена и охотника, можно сказать, что не было вида спорта, в то время известного, которым бы он не увлекался: в манеже все тонкости высшей школы верховой езды ему были знакомы, и как предводитель турниров и каруселей он своей ездой возбуждал восторг зрителей; в отъезжем поле он охотился с борзыми и гончими и выводил свои породы собак, которым сам вел “подробные родословные книги (студбук)”2; скачки и бега были обязаны ему своим возникновением в России. В кулачном бою Алексей Орлов почти не знал себе супротивников и даже под старость иногда выходил на бой и “ссаживал” бойцов, годившихся ему не то что в сыновья, но даже и во внуки. Силу имел непомерную, завивал кочергу, как веревочку, и между пальцев сплющивал серебряный рубль. Голубиные гоны и петушиные бои- и им отдавал он дань увлечения. Породы орловских чистых голубей и орловских бойцовых кур славились в кругах любителей, и эти породы также велись Орловым с помощью точных племенных записей.
Но любимым детищем Орлова на протяжении последних десятилетий его жизни был его конский завод. В пирах, кулачных боях, голубиных гонах Орлов искал отвлечения, забвения, а коннозаводству, увлекательному зоотехническому творчеству, делу создания и разведения новых, небывалых, дотоле еще неведомых России и миру типов и пород лошадей, Алексей Орлов отдавал все свои силы. Конский завод заполнил содержанием дни его вынужденной праздности, и коннозаводческое творчество на склоне лет Орлова принесло ему еще раз в жизни радость гордого сознания всенародно одержанной победы.
Фигура Алексея Орлова еще не получила всесторонней и законченной оценки в нашей исторической литературе. Это не легко, когда дело идет о понимании далекого, ставшего уже внутренне чуждым, прошлого.
Идеализировать Орлова мы никак не намерены. Представлять его каким то “рыцарем без страха и упрека”, каким он рисовался в воображении коннозаводчиков XIX века, значило бы сделать его просто смешным, а Алексей Орлов мог в жизни быть нередко ненавистным, подчас страшным, но смешным никогда. Слава его носит скорее несколько мрачный оттенок.
В отношении к нему и современники и потомки не были единодушны. Его жизнь и дела вызывали не только похвалу, но и осуждение. Одни называли его привычным цареубийцей, другие даже злодеем. Некоторые и современников чистосердечно возмущались его лицемерной и жестокой политикой в деле Таракановой; некоторые из потомков лицемерно негодовали на его чистосердечное заявление, что он не понимает как может безбедно жить дворянин, если не имеет хотя бы 5 000 душ крепостных.
1Странным образом история цыган в России сплетается с именем Орлова. Это он впервые оценил своеобразие их пения, выписал цыган певцов из Молдавии, собрал и организовал в Москве первый в России хор цыган, которые числились “приписными крепостными” села Пушкино. Этот хор пел и во дворцах и на московских народных гуляньях вокруг разбитых Орловым шатров. Впоследствии Орлов дал всему хору вольную, а когда наступил 1812 год, то весь мужской персонал из хора выразил свою благодарность Орлову и Москве тем, что поголовно ушел в ряды защищавшей Родину армии, ее гусарских и уланских полков.
2 См. В. И. Коптев, ук. соч., стр. 73,
По поводу этого различия во взглядах на одного и того же человека хорошо вспомнить замечание Белинского- “чем одностороннее мнение, тем доступнее оно для большинства, которое любит, чтоб хорошее неизменно было хорошим, а дурное—дурным, и которое слышать не хочет, чтоб один и тот же предмет вмещал в себе и хорошее и дурное”1.
Алексею Орлову, как сыну своего века и своего класса, не чужды были крупные и многоразличные пороки XVIII столетия. Мы охотно допускаем, что и его прославленное “молодечество” часто переходило в удаль Васьки Буслаева, и в 70 лет он мог еще пить мертвую, и шрам через все лицо был получен им не в боях за родину, а в отчаянном затеянном им пьяном побоище.
Однако хотя прошло уже почти два века, но и в наши дни каждый беспристрастный исследователь жизни и дел Орлова не может не испытать ощущения необычайной даровитости его.
Алексей Орлов—гуляка, самодур-феодал, крепостник, разумеется, не может рассчитывать на сочувствие советского читателя, но Алексеи Орлов — флотоводец, приведший русский флот к блестящей победе при Чесме, Алексей Орлов—зоотехник, опережающий свой век, создающий орловскую рысистую породу, национальное наше достояние, этот Алексей Орлов заслуживает, несомненно, иного отношения и справедливого признания своих заслуг перед Родиной.
1Сочинения, т. VII, стр. 65.